— Да уж вижу, что не в море. Есть какие-то ориентиры? Скажем, людские города поблизости.
— Сбежать надумал? — эльфийка обернулась с той же доброжелательной улыбкой. — Не выйдет, Игнат. Да и незачем тебе это. Не протянешь ты и дня за оградой.
— Это ещё почему?
— Братья Коряжника помнят, как ты сжигал древесный народ у Эарисхена. И они, в отличие от него не упустят возможности свести с тобой счёты. К тому же, ты ещё очень слаб.
— Я? Слаб? — в душе Игната вспыхнуло негодование. — Да если б не вы, я бы того истукана дотла спалил, а с ним и лачугу эту!
Эльфийка на это лишь вздохнула и ссыпала нарезанные травы в кувшин.
— Именно поэтому ты и здесь. То, что сидит в тебе… Оно подчиняет и запугивает, питаясь твоим страхом. Оно сожжёт тебя, твоих близких и весь мир, если только не научишься его контролировать.
— Откуда…
Она подошла к лежанке и молча протянула юноше кувшин. Тот с недоверием поглядел на неё и попробовал молоко, смешанное с травами. На вкус смесь оказалась горько-пряной, но пристальный взгляд эльфийки говорил сам за себя, и Игнат принялся пить содержимое кувшина, морщась после каждого глотка.
— С возрастом приходит знание. Умение видеть, слышать и чувствовать то, что не подвластно молодым. Я чувствую в тебе боль потери, Игнат. И страх, душащий твою душу…
— Маркус! — в памяти юноши вдруг ярко возник образ декана огня. Наставника и друга. Его по-отечески добрые глаза закрылись навсегда… Его смерть оставила в душе пустоту, и теперь Игнат ощущал, как эту пустоту заполняет нечто яростное и бушующее. Нестерпимое желание взорваться огненной бурей затянуло разум багряной пеленой, а дыхание обжигало горло жаром. Юноша сжал кулаки и затрясся от бессильной злобы, как вдруг эльфийка положила руку ему на лоб и произнесла несколько неизвестных Игнату слов. Ненависть и ярость вдруг растворились, словно их и не было. Осталась лишь та же холодная зияющая пустота.
— Ты думал, что владеешь великой силой. Но на самом деле эта сила владеет тобой, Игнат. Я помогу тебе победить её, победить страх, что опустошает душу.
— Нет у меня никакого страха… — буркнул юноша, чувствуя, как его одолевает сон.
Эльфийка погладила мага по растрёпанным рыжим волосам.
— Все мы чего-то боимся, ничего постыдного в этом нет. Отдохни, наберись сил. Они тебе пригодятся.
Маг засыпал. Впервые за многие годы чувство уюта и защищённости наполняло его душу теплом. Он повернулся на бок и почувствовал, как по щеке стекла крохотная слезинка. Слова матушки Энневен звучали тихо, ласково и убаюкивающе, и юноша почти не понимал их смысла.
— Я много прожила и многое повидала, Игнат. В мою молодость, флаги над вашими городами впервые окрасились в чёрный с золотом. В годы моей зрелости случился закат драконьего рода. Теперь же, в эпоху моей старости, я рискую увидеть закат жизни в Аталоре.
***
После нескольких месяцев, проведённых на поверхности Драм настолько отвык от подземелий, что в первые дни мог полагаться только на Элону. Он хуже видел, хуже чуял тонкие подземные запахи и никак не мог согреться, хотя на привале кутался в плащ с головой. Прежде он никогда не покидал подземелье столь надолго. Впрочем, прежде он никогда и не собирался навсегда покидать дом, заводить дружбу с жителями поверхности и влезать в их дела по самые острые уши. «По самые уши… — подумал Драм, улыбнувшись. — Другой этельдиар никогда бы так не сказал.»
— Чему улыбаешься? — эльф услышал голос сестры. Даже во мраке, который едва нарушало сине-зелёное свечение лишайника, уцепившегося за каменную стену, Элона могла увидеть улыбку на лице брата. — Вспомнил о своих друзьях с поверхности?
Драм чувствовал, что отвык от беглой речи этельдиар, но слова сестры он понимал.
— Они неплохие люди. Не такие, как я думал раньше…
— Все, кто живёт на поверхности, ненавидят нас.
— Поэтому ты не стала разговаривать на энгатском там, наверху?
— Мне нужно было поговорить с тобой, не с ними.
В этом Элона была права, и Драм это ясно понимал. Он не хотел бы, чтобы его друзья узнали больше, чем он сам рассказал им. Пусть знают, что он возвращается, чтобы отомстить за семью. Но о том, что тело его отца, благородного Эрона Дирена, лишённое кожи, с выколотыми глазами и отрезанным языком выставили перед домом Совета Теней, что его мать, благочестивую госпожу Антиру Дирен прогнали голой по улицам Улунтара, рассекая кожу плетьми, пока она не лишилась чувств… Нет. Об этом им знать не стоило. Больше всего на свете Драм сейчас хотел добраться до Оринеса Верессара и посмотреть ему в глаза только лишь затем, чтобы тот же час лишить его их… Жажда мести, то самое чувство, которое он так стремился подавить в себе, возникла в нём с новой силой в тот самый момент, когда Элона рассказала ему обо всём. Ему стоило немалых усилий держать себя в руках при Тариноре и Тогмуре, но теперь от прежнего буйства эмоций не осталось и следа. Драм смирил клокочущую ярость, потому как понимал, что лишь холодный расчёт поможет ему добраться до убийцы.
Поначалу, просыпаясь от короткого сна, он каждый раз гадал, сколько минуло по меркам поверхности с того дня, как он вернулся в Аркобанд. Теперь же ему становилось всё равно. Удушливый мрак, сводящий с ума и убивающий всякого человека, что рискнёт спуститься так глубоко под землю, в первое время был неприятен отвыкшему от него Драму. Он вызывал у него желание, подобное которому возникает у ныряльщика, который слишком долго пробыл под водой. Но вскоре он стал настолько привычен для Драма, что тот перестал его замечать. Подземные боги приняли его обратно.
Тело же до сих пор отказывалось принимать прежние условия. Коже не хватало дуновения ветра, а от мяса сквойлов и сушёных паучьих грибов Драм каждый раз чувствовал себя дурно. Его тошнило, мутило, а живот урчал так, что Элона всерьёз опасалась, что их кто-нибудь услышит. Впрочем, с тем же успехом эльфийка могла и шутить.
За всё то время, что Драм прожил рядом с сестрой, он так и не научился понимать, когда она говорит всерьёз, а когда нет. Элона мастерски контролировала свои эмоции, что считалось хорошим тоном для девушки этельдиар. Драму иногда казалось, будто все они носят маски с одним и тем же выражением лица: почтение, смешанное с надменностью. Поэтому его очаровывали девушки поверхности, которые не стеснялись хмуриться, плакать и заливаться громким смехом., не боялись быть живыми. А его сестра даже сейчас большую часть пути проводила в молчании.
Тоннели сменялись пещерами, а пещеры гротами с мерным журчанием подземных рек, где можно было утолить жажду и набрать воды впрок. Каждый этельдиар знал, что всё это — дар Уларуна своим детям, что не отвернулись от него после изгнания небожителя из Благословенных земель. Это было известно и Драму, но также он слышал, будто бы многие из этих пустот в толще земли были прорыты древним народом, который жил в незапамятные времена. Их называли Подземными королями, но даже самые древние летописи эльфов упоминают их лишь мельком. Эти скрытные существа делили подземелья с другим народом, детьми Забытого бога, глубинными ужасами. И если первые бесследно исчезли, то о вторых до сих пор ходили слухи. Старые следопыты рассказывали, что обезумевшие сыны Забытого до сих пор бродят в кромешной тьме глубин Аркобанда. Безглазые, бессмертные и сводящие с ума всякого, кому не повезёт встретиться с ними. Говорили, будто если начинаешь слышать, видеть и ощущать то, чего не должно быть в подземелье, это верный признак, что где-то рядом один из них.