Где они были?
Ели мороженое, кажется, — несколько виноватым голосом отвечает мне парень. Хотя это вовсе не он виноват в исчезновении моего ребенка…
Всю обратную дорогу домой мы с Паулем напряженно молчим, но это не значит, что и мысли в моей голове столь же безмолвны и не метутся ополоумевшими банши из одного нейрона в другой…
Зачем Доминик взялся помогать мне, тем более сразу же после моей дерзкой дневной выходки?
Или он помогал не мне, а брату?…
Это более вероятно.
Зачем он вообще вмешивается в мою жизнь? Я не хочу… хочу… не хочу этого… Сама не знаю, что за разброд царит в моих накрученных до предела нервах.
Две темные фигуры ждут нас на лавочке около дома, и тень поменьше, завидев меня, срывается с места и кидается мне в объятия с захлебывающимся рассказом:
Мама, мы с дядей Ником ели мороженое! Он сказал, что я могу выбрать любое, какое только захочу, и я выбрал клубничное, шоколадное и фисташковое, а дяда Ник взял карамельное — он сказал, что это его любимое, — мой сын рывком набирает полную грудь воздуха и продолжает: — А потом мы устроили соревнование, кто быстрее все съест… и я выиграл! Дядя Ник сказал, что я оказался быстрее ровно на две целых три десятых секунды… Жалко, что тебя с нами не было, — заключает мальчонка, в темноте не замечая тихих слез, бегущих из моих глаз. Слез облегчения, должно быть… Я только треплю сына по его холодной мордашке и говорю, что если уж Элиас разболеется после этого «холодного» соревнования ангиной, то лечить его придется все тому же дяде Нику, а потом обращаюсь к Паулю с просьбой завести мальчика в дом.
Тот смотрит на нас с Домиником опасливым взглядом, должно быть, понимая, что я слишком на взводе и потому простить его брата, не устроив ему хорошую взбучку, у меня не получится. Но все же покорно скрывается за дверью подъезда…
Никогда больше не смей так делать! — в сердцах кидаю я Доминику, неясной тенью проступающему в ночном полумраке, и тычу пальцем в его грудь. — Никогда, слышишь? Ты хоть представляешь, что я из-за тебя пережила?! У меня чуть сердце не остановилось от ужаса… Я себе такого напридумывала, что и встрашном сне не приснится. И все из-за тебя…
Дышу так рвано и натужно, словно стометровку пробежала, а сама даже не уверена, что тому виной: возмущение из-за исчезновения сына или само присутствие Доминика, с которым мы впервые после его исчезновения остались наедине.
Извини, не думал, что мы так задержимся, — покаянно произносит призрачная тень, и обычность ее голоса даже удивляет меня. — Я должен был лучше рассчитывать время.
Извини?! — продолжаю я все тем же возмущенным голосом. — По-твоему, после трех лет отсутствия и последующего упорного молчания… нет, даже не молчания, а полного игнорирования меня, словно я какое-то пустое место, теперь достаточно сказать простое «извини» и все разрешится само собой?
Выпалив все это одиным махом, я и сама вдруг понимаю, насколько обижена отношением Ника ко мне, раз уж это выплеснулось из меня, словно само собой, ненароком… Помимо моей воли. Я даже и не собиралась затрагивать эту тему… Доминик, если и удивлен таким поворотом разговора, вида не подает, я скорее чувствую, чем вижу, напряженную линию его губ и тяжелого подбородка.
Я, действительно, не думал, что ты все это так воспримешь, Джессика, — после некоторого молчания произносит он, — у меня и в мыслях не было обидеть тебя… Просто… просто ты должна понять, — голос его звучит глухо в вечерней тишине, — вновь встретиться с тобой уже было достаточно сложно, а тут еще новость о твоей работе в доме Вайсов…
Не я тебя преследую, — выдаю я стремительно. — Не знаю, что ты там порассказал Ванессе… — («про нас», хочется добавить мне, но я вовремя замолкаю, ведь никаких «нас» никогда не было), — но она явно имеет что-то против меня, и сегодня я поняла это с определенной ясностью. Разве ты не видел, что сцена в спальне была искуссно ею подстроена? Она недолюбливает меня, и это еще слабо сказано.
И зачем я вываливаю все это на него? Ему ведь нет никакого дела. Три года прошло… Остынь, Джессика.
Я ничего ей про тебя не рассказывал, — Ник переступает с ноги на ногу, — я лишь обмолвился однажды, что работа в Японии стала для меня неплохим способом бегства, вот и все. Она не стала расспрашивать, а я не углублялся в этот вопрос. Возможно, она сама сделала некие выводы, независимо от моего молчания, я не знаю… но с чего бы ей теперь недолюбливать тебя?
Это ты мне скажи, Доминик Шрайбер! — слишком эмоционально отзываюсь я. — Я уже ничего не понимаю, — снова всмотриваюсь в едва светлеющее пятно на месте его лица. — Сегодня ты был очень зол на меня… я бы даже сказала, ненавидел меня, — более тихим голосом добавляю я, — может быть, я и сама виновата, я готова это допустить, но когда-то мы неплохо ладили, можно сказать, были друзьями, и эта перемена в тебе глубоко меня ранит.
Темная фигура снова переступает с ноги на ногу.
Возможно, мне не следовало этого говорить, может, стоило продолжать делать вид, что между нами все так и должно быть, но темнота ночной улицы, словно тайная исповедальня, исторгала из меня все накопившиеся обиды и претензии.
Я вовсе не ненавижу тебя, Джессика, — отзывается на это Доминик, — с чего бы мне тебя ненавидеть? Просто ты права, то, что сегодня случилось… было мне неприятно. Я не хотел, чтобы ты врывалась в спальню и… срывала с меня рубашку… — Слышу в его голосе проклюнувшуюся улыбку и тоже улыбаюсь шутке. — Возможно, три года назад это и было моей наипервейшей мечтой, но теперь у меня для этого есть Ванесса.
…которая своего не упустит! — вставляю я в той же тональности.
В этом вся она, — Ник кажется немного смущенным. — Но перемена, о которой ты говоришь, — тут его голос становится серьезнее, — ты не права: разве я не тот же Ник, которого ты знала прежде? После своего возвращения я словно вернулся в прошлое, которое закрутилось вокруг меня стальной петлей… Словно и не было трех лет отсутствия, — секундная заминка. — Нет, я чувствую себя все тем же…
Говорит и вдруг замолкает, как бы почувствовав, что сказал лишнее, и вот я уже спешу сгладить возникшую было заминку шуткой:
Ты, может, и ощущаешь себя прежним, как знать, вот только даже родная мать уверена, что ее мальчика похитили инопланетяне и где-то в процессе исследования его генома промыли ему мозги, напрочь подменив ее Ника другим человеком.
Скажи, что ты шутишь?!
Я серьезна как никогда, Доминик. Ты изменился! — Мы стоим и смотрим друг на друга, так толком друг друга и не видя.
Это странно…