Смущенно отвожу взгляд в сторону и принимаюсь рассказывать историю про ослиные уши примерно в сотый раз кряду. Где-то на половине истории дыхание мальчика становится мерным и глубоким — похоже, он уснул, и я замолкаю, чтобы убедиться в этом. Доминик тоже кажется спящим, по крайней мере он ни разу не пошевелился с самого начала истории.
Гляжу на часы, показывающие начало третьего ночи, и тихонько шевелюсь, чтобы размять затекшее тело. С неудовольствием думаю о том, что Хелена могла бы уже и вернуться… Где можно пропадать так долго?!
Разве ты не станешь рассказывать дальше? — вырывает меня из задумчивости голос Доминика. — Ты остановилась на самом интересном.
Я думала, ты уснул, — отзываюсь на это, только теперь заметив, что он смотрит на меня.
Не думаю, что смог бы уснуть рядом с тобой. — Да, это определенно слова с подтекстом, который я в данном случае предпочитаю не понимать. Этакая глупышка тридцати с лишним лет… К счастью, Ник избавляет меня от необходимости как-либо реагировать на свои слова, быстро добавив:
Мне, действительно, хочется узнать, чем вся эта история закончилась. Бывало в детстве Пауль полночи кряду пересказывал мне прочитанные им книги… Это было здорово.
Внимательно всматриваюсь в его глаза, которые как будто хотят мне о чем-то сказать.
Извини, Ник, но уже очень поздно и мне пора домой, — осторожно спускаю ноги на пол, нащупывая ногами свои баретки, — да к тому же ты достаточно большой мальчик и можешь сам узнать концовку, — встаю и выразительно смотрю на него.
Да, я большой мальчик и даже умею читать, — отзывается он совсем тихо, — но мне все равно нравится слушать твой голос.
Очередную долгую секунду мы смотрим друг другу в глаза: я пытаюсь понять, зачем он говорит мне все эти вещи, какую игру ведет, а он словно хочет убедить меня в чем-то… В чем? В своем интересе, искренности? Не знаю, но игривости в этом взгляде нет точно, и это меня немного пугает.
Мне пора, Ник, — говорю я, отводя взгляд, посколько в голове вместе с пульсом бъется одна-единственная мысль о бегстве — мне не хочется вести эти итимные разговоры. — Проследи за Томми, пожалуйста.
Он теперь проспит до утра, не стоит волноваться.
Я лишь киваю на это головой и собираюсь было выйти в коридор, когда внизу хлопает входная дверь… Хелена. О, и кажется не одна… Ее переливчатый смех, приглушенный приложенной ладонью или, возможно, чужими губами, мужскими чужими губами, если судить по второму баритону, явственно отзывается в пустом доме каким-то инородным отзвуком другой жизни. Мы с Домиником переглядываемся, а через секунду он уже стоит рядом со мной у перил лестницы и выглядывает вниз, пытаясь оценить происходящее.
Когда же на кухне включается чайник и начинают позвякивать пустые стаканы, а потом все это и вовсе перекрывает грохот упавшей на пол посуды, и Хелена отзывается на этот тарарам лишь тихим стоном — чувствую, как руки Доминики осторожно ложатся мне на плечи и тянут обратно в комнату. Мне не хочется, чтобы он видел мое красное лицо, поскольку нескромная догадка о происходящем внизу стыдливой волной ударяет мне в голову.
Эй, — шепчет Ник мне в самое ухо, — что с тобой? Она не знает, что мы здесь и не узнает, если ты этого боишься. Иди сюда! — мы ретируемся назад в комнату Томми, и Ник тихонько прикрывает дверь.
Как я теперь уйду домой? — вопрошаю почти риторически.
Ну да, сейчас не лучший момент для этого, — хмыкает парень с улыбкой. — Будет немного неловко застать мамочку на обеденном столе с ее новым кавалером…
Как ты можешь такое говорить? — возмущаюсь я скорее по привычке, заламывая руки. — Она все-таки твоя мать…
Ну знаешь, это не в первый и не в последний раз, Джессика, — произносит Доминик немного обиженно, но с улыбкой. — Наша мама, как ты уже заметила, несколько отличается от тебя; в ее отправдание скажу лишь одно: она не знает, что мы дома, — его руки все еще лежат на моих плечах. — Кажется, ты в шоке! Хочешь вылезти в окно? Я подсоблю.
Жуткая, жуткая ситуация: Хелена внизу… на обеденном столе… а я тут… с Домиником посреди ночи…
Мне надо позвонить Юргену, — говорю я наконец, доставая свой телефон. — Вдруг он придет искать меня. — От подобной перспективы меня даже передергивает.
Лучше напиши, иначе тебя могут услышать! — Ник скашивает глаза на дверь.
Я глухо стону и быстро набираю текст сообщения: «Я заперта в комнате Томми — Хелена внизу с кавалером «пьет чай» за обеденным столом. Ну, ты понимаешь!!! Не волнуйся за меня, схоронюсь до поры до времени».
Отлично получилось! — одобряет парень мое послание, бессовестно заглядывая через мое плечо. — „Пьют чай за обеденным столом» — непревзойденный эвфемизм.
Я уж хочу было пожурить его за подсматривание, но тут серия понятного рода стонов доносится до нашего слуха, и я отступаю к окну, словно лишние пару метров могут избавить меня от чрезмерного неудобства данной ситуации. Мало того, что Хелена занимается любовью прямо на кухне, так я еще вынуждена слушать все сопутствующие этому звуки вместе с ее собственным сыном… а с ним, с Домиником, это особенно невыносимо. Его же вся эта ситуация, кажется, только забавляет…
Тренькает мой телефон и я читаю сообщение Юргена: «Да у тебя настоящее приключение, дорогая! Сочувствую. Возвращайся, как только сможешь… и непременно расскажи обо всем». Я улыбаюсь и мне даже становится чуточку легче. Ник, следивший за мной со стороны, интересуется:
Ну что, остаемся или лезем в окно?
Я не умею лазать по крышам, если хочешь знать, — шепчу я все с той же улыбкой на лице, хотя, если честно, мы могли бы говорить в голос — увлеченная парочка навряд ли бы нас услышала, — поэтому лучше уж переждем «бурю» здесь…
О, новый эвфемизм! Да ты просто мастер по эвфемизмам, Джессика.
Перестань. — Скидываю баретки и сажусь на прежнее место рядом с уснувшим мальчиком. Подняв с пола маленькую декоративную подушечку, прижимаю ее к своему лицу. — И без твоих подколов достаточно тошно.