Доминик недоуменно приподнимает свои идеальные брови, мол, чего это такого тошного ты усмотерла во всей этой милой ситуации, так и вопрошают они. Я снова прижимаю подушку к лицу и бубню трагическим голосом:
А что если Хелена узнает, что я была этой ночью здесь и все слышала?!
Тогда она посмеется вместе с тобой.
Но мне не смешно…
А ей будет, — Ник тоже присаживается по другую сторону кровати, где и лежал до этого. — Так что перестань истерить и дорасскажи мне сказку, раз уж все так вышло.
И вовсе я не истерю! — возмущаюсь я абсолютно беззлобно, откидываясь на спину. Лежу и понимаю, насколько физически измучена и хочу спать… Прямо закрыла бы глаза и уснула, скажем так до зимы. — И я больше не в настроении для сказок…Уж извини.
Отлично, тогда можно мне задать тебе вопрос? — Ник тоже растягивается на кровати, повернувшись лицом в мою сторону. Сопящий нос Томми утыкается ему прямо в грудь.
И о чем же ты хочешь меня спросить? Валяй, друг по несчастью.
Слышала, ночные разговоры именно потому так откровенны, что усталость притупляет человеческую настороженность и скрытность, наверное, потому и я так спокойно воспринимаю вопрос Доминика:
Ты любишь Юргена, Джессика?
Ух ты, — удивляюсь я только, — это очень личный вопрос. Но ты и сам знаешь ответ на него…
Доминик откидывается на спину и говорит, что, да, знает, вот только хотел бы уточнить, за что именно я его люблю, мол, его, Доминика, видите ли, любопытство разбирает. Я молчу… Знаю, что Ник убедил себя в собственной заинтересованности мной и что он хочет убедить в этом и меня самое, но мне непонятно это его почти мазохистское желание выслушивать о нашей с Юргеном любви…
— Так почему все-таки? — продолжает допытываться он, и мне вдруг думается, что я еще ни разу в жизни ни с кем не говорила на подобную тему, даже с мамой — никто никогда не спрашивал меня, почему и за что я люблю собственного мужа… И вот на тебе, готова беседовать об этом с Домиником! Действительно готова. В любой другой раз я бы лишь возмутилась этим его нездоровым интересом, но не теперь.
Никогда об этом не задумывалась, — признаюсь честно в полудремотном состоянии. — Я просто люблю его вот и все. Люблю за доброту… за внимательность… за умение всегда меня развеселить. Даже не знаю. Он просто тот, с кем мне хорошо и спокойно… — я на секунду замолкаю, задумавшись. — С ним уютно даже просто молчать… И мне нравятся его руки… и морщинки в уголках глаз. Я просто люблю его… Раве можно объяснить любовь? — мы оба молчим. Я составляю в голове список того, за что люблю Юргена… Он длинный. Почти как расстояние от Земли до Марса и обратно (я, конечно, на Марс не летала, но мне кажется, что это подходящее сравнение). А потом добавляю:
Можно я тоже задам вопрос?
Молчание Доминика воспринимаю, как согласие и спрашиваю про его отца: какой он, этот Гюнтер Шрайбер, породивший это внешне совершенное существо, с которым мне нынче приходится коротать эти ночные часы… И сначала не слышу ничего, кроме уютного сопения Томми (даже любовная оргия внизу затихла), и уже практически засыпаю, когда Ник произносит:
- Довольно странно в этом признаваться, но я почти не знаю своего отца… Мне было семь, когда родители расстались, и из-за извечной занятости отец редко устраивал наши встречи, дядя Густав, отец Томми, даже больше мне отец, чем мой собственный, — усмехается парень в темноту. — Правда, и он нынче не на высоте! А Гюнтер — мой биологический отец — он, по сути, очень властный, высокомерный и вечно занятой…
Не очень приятная характеристика! — отзываюсь я на это. — Вы часто с ним видетесь?
Бывает, раз в неделю… или реже. Он не из тех отцов, что играют с детьми в футбол на лужайке за домом или ходят к пруду с удочками и ведут пространные беседы, зато он поддерживает меня финансово и обещает устроить хорошую стажировку после окончания учебы. Однажды обмолвился про Японию…
Япония?!
Да, это звучит круто! — Доминик невесело, как мне кажется, улыбается, — большие перспективы, как сказал бы отец.
Разве ты этому не рад?
Рад, наверное. Не знаю. — И тут же выдает то, о чем, наверное, до этого не решался признаться даже самому себе: — Просто иногда я боюсь стать таким же, как он…
Как твой отец?
Да.
Я, конечно мало тебя знаю, Доминик, — произношу я в ночную тишину, — но, по-моему, сама мысль о подобном уже делает тебя другим… Да ты и не кажешься мне ни властным, ни высокомерным, хотя, — хмыкаю я тихонько, — обычно чем больше узнаешь людей, тем больше в них разочаровываешься… Возможно, я просто плохо тебя знаю.
Слышу улыбку в его голосе, когда Ник произносит наигранно-несчастным тоном:
Ты просто разбиваешь мне сердце, маленький оракул!
Я тоже улыбаюсь, чувствуя, как сон все больше затягивает меня в свои сети, противиться усталости почти нет больше сил и я, засыпая, шепчу:
Но учитывая, что наше с тобой знакомство началось именно с разочарования, то есть вероятность обратного движения…