И вовсе я о нем не мечтаю, — хлопаю мужа по животу. — Не говори ерунды. Просто он застал меня врасплох…
В любом случае, он мне нравится… хотя мы с ним абсолютно разные. Да и Пауль тоже абсолютно другой…
Они братья лишь на половину, может в этом все дело?
Может быть, — соглашается Юрген, целуя меня в кончик носа. — Может быть.
… И вот я сижу в парке в окружении целой армии тарелок, стаканов и разнообразной еды, а самого именинника, в честь которого все это устроено, нет и в помине. Хелена пытается держать лицо и не выставлять себя строгой мамочкой, которая вне себя от очередной выходки своего отпрыска, словно опаздывать на свои собственные именины — это такой новый вид светсткого этикета и нет ничего странного, что Доминик ему следует.
Я сердита. Мне не нравятся безответственные люди, мало того, они меня раздрожают, особенно если я отдала столько сил на нечто, призванное порадовать их, а тем и дела нет…
Пауль пытается читать, но Ева постоянно дергает его, задавая вопросы, на которые тому лень отвечать… Я все подмечаю.
Мне обидно за Хелену — она так старалась.
Прошел уже час с оговоренного времени встречи, а Ника все нет. Просто нет слов! И вдруг…
Мама, Ник идет! — кричит Томми, несясь к нас со всех ног. Они с Элиасом единственные наслаждаются данным мероприятием, скача повсюду, как два неугомонных заводных апельсина.
Хелена, враз оживившись, вскакивает на ноги, и мы с Паулем заговорнически переглядываемся — его взгляд словно говорит «я знал, что он нас не подведет», а мой отвечает: «я не была так в этом уверена, но рада, что ты оказался прав». Юрген сжимает мою ладошку — это он пытался меня успокоить, он всегда знает, когда я не в себе.
Невежливо было заставлять нас так долго ждать! — отзываюсь я на этот его жест сердитым голосом.
Не порти Хелене праздник, — следует ожидаемый отклик. И я отворачиваюсь, чтобы наконец-то лицезреть нашего именинника, шагающего по зеленой лужайке под ручку с некой девицей… Это было оговорено заранее? Судя по удивленному лицу Хелены, нет.
А девица стоит каждой секунда того удивления, которое сейчас читается на наших лицах и, судя по тому, как она призывно повиливает бедрами и откидывает волны блондинистых волос своей холеной, маленькой ручкой с ярко-фиолетовым маникюром, ей хорошо известно о том впечатлении, которое она на нас производит. Если уж говорить начистоту, то она будто юная копия самой Хелены — не знаю, видит ли это еще кто-либо, кроме меня, но челюсть у Пауля явно немного отвисает (не думаю, что дело только в моем воображении), а глаза Юргена так и искрятся улыбкой…
Так вот, девица юна, фигуриста и очень хороша собой: мало того, что ее огромный бюст двумя белоснежными полукружиями вздымается над вырезом ее розовой маечки, так еще и ее юбка — право слово, юбка ли это вообще?! — просто возмутительно-неприлично коротка. У меня возникает вполне уместный вопрос: как она собирается сидеть с нами на этом вот импровизированном празднестве без какого-либо стула? Хотя и со стулом ее ноги явно не стали бы более прикрытыми.
Вот так мы все на нее и пялимся, как сборище каких-то безумных недотеп, прежде не видевших ни одной красивой девушки, а Ник между тем подводит ее к нам и представляет Алиной. Та смущенно краснеет ровно в том месте, где ее бюст встречается с маечкой, словно тот специально симафорит о необходимости обратить на сие достоинство (на два достоинства, если быть точной) дополнительное внимание, если вдруг до этого кто-то мог упустить такое зрелище. Я ощущаю себя жалким лягушонком рядом с этой алеющей «розой» — просто неприлично быть такой чрезмерно женственной. Кажется, даже Хелена неловко поерзывает, а уж ей-то точно нечего за себя стыдиться…
Присаживайтесь! — указывает она вновь прибывшим на свободные места на покрывале. — Мы уже вас заждались, а между тем мое шоколодное суфле на торте не становится от этого лучше… Боюсь, оно может потечь! — виноватое пожатие плечами. Как будто бы это она виновна в подпорченном суфле! — Поэтому давайте сразу и приступим. — С этими словами она ловко зажигает свечку на торте и произносит целую поздравительную речь, из которой я мало что улавливаю — слишком увлечена разглядыванием юной кипии своей подруги. Значит, вот как выглядят девушки, которые нравятся красивым мальчикам! Примерно так я и полагала… Хотя книги упорно пытаются убедить нас в обратном: мол, иногда красивым мальчикам нравятся простые девочки, такие как я, например… Нет, я, конечно, ничего такого не хочу сказать, но все-таки жизнь — это не книга. И вот новое тому доказательство! Интересно, а сам Доминик понимает, что эта девица феноменально напоминает его собственную мать? Было бы любопытно это узнать.
Пока я занята всеми этими размышлениями, Доминик задувает свечу, Хелена разрезает торт на огромнейшие порции, и я получаю свою тарелку этого колорийного буйства из рук именинника, который улыбается мне самым лучезарнейшим образом. С чего бы это?
Может, ты предпочитаешь кексики? — интересуется он как бы между прочим. — Уверен, у мамы найдется и такая выпечка.
И к чему он вдруг спрашивает?! Уж не намекает ли на те миленькие маффины, что я каждый день нахожу на пороге нашей квартиры со времен нашего с ним примирения? Да, я их съедала без зазрения совести, но к чему сейчас поднимать эту тему… Не понимаю.
Кажется, в последнее время я замечаю за собой явную нелюбовь к данному виду выпечки, — парирую я насмешливо. — Нынче от кексов у меня несварение…
С каких это пор?! — всплескивает руками Хелена, кажется не на шутку пугаясь возможной потери своего самого верного дегустатора, то есть меня, конечно.
Где-то со вторника, если мне не изменяет память, — подпускаю я в голос трагичности. — Некоторые «кексы», — тут я делаю особое ударение, — хоть и красивы снаружи, внутри абсолютно несъедобны…
Слышу, как Пауль прыскает со смеху, и Ева начинает похихикивать следом за ним, хотя, не думаю, что она понимает причину данного веселья. А вот Юрген снова сжимает мою руку в предупреждающем жесте… Да, да, иногда меня заносит, но это бывает лишь в тех случаях, когда, как мне кажется, попирается справедливость, а разве справедливо сначала заставлять нас битый час ждать себя, а потом заявляться как ни в чем ни бывало да еще и лезть с многозначительными вопросами…
Борец за права униженных и оскорбленных поднимает во мне свою голову!
Хочешь сказать, я разучилась печь кексы? — вопрос Хелены разряжает тревожную атмосферу, вызванную моими словами. Ну не прям-таки тревожную, но взгляд Доминика мне совсем не нравится, он словно бросает мне вызов своей невозмутимостью. Уверена, только внешней…
Мам, твои кексы самые лучшие! — отвечает ей Ник, отворачиваясь от меня. — Просто некоторые не могут прочувствовать все тонкости вкуса…
И что бы это могло значить?! Я наклоняюсь к мужу и шепчу ему в ухо:
Это была провокация или мне только показалось?
Думаю, иногда стоит просто прикусить язычок, милая! Не нападай на парня в его день рождения, — и Юрген поглаживает меня по щеке.