Тогда я всерьёз так считала, хотя смутно понимала, что моя асексуальность была заботливо взращена бабулей Конвей, которая все годы моего у неё проживания бдительно следила за моим моральным обликом, вечно потрясая над моей головой Библией, как огненным мечом. Дешёвые книжки про любовь я не смела читать открыто, поэтому покупала их потихоньку, пролистывала с фонариком под одеялом, а потом украдкой оставляла на скамейках в парке.
— Фигня! Тебе всего-навсего не попался ещё настоящий горячий жеребчик, — авторитетно объяснила Вай, плюхаясь с размаху на свою жалобно крякнувшую кровать. — А как он тебе попадётся, когда ты только и знаешь, что торчать в библиотеке? Лишаешь себя самого вкусного в жизни…
«Вкусного»! В этом была вся Вай. Иногда она меня умиляла. Как ребёнок, честное слово.
— Первый парень у меня был в пятнадцать, — мечтательно произнесла она, разглядывая потолок. — Майк Уайткроу. Потом, правда… — она запнулась и смолкла. Надолго.
— Правда — что? — удивлённо поторопила я её.
— Пришлось аж на три года завязать со вкуснятинкой, вот что, — с глубоким вздохом и весьма туманно отозвалась наконец Вай. — Пока я чёртову школу не закончила и не отвалила в Миннеаполис. Год проработала в баре официанткой… — она сладко потянулась всем своим крепким телом и почти пропела: — Таки-ие мужики-и попадались, представляешь?
— Представляю, — промямлила я, поспешно отгоняя тут же развернувшиеся в мозгу апокалипсические картины.
— А после Совет племени раскошелился на целевую стипендию, и я поступила сюда! — весело закончила подруга. — Тут парни тоже ничего! Весёлые и милашки. Смешные такие.
— Мелкие они все какие-то! — неожиданно для себя выпалила я. — В том смысле, что… ну… не в том смысле… — я окончательно запуталась, не зная, как лучше выразить то, что вертелось в голове. Не зря меня ругал занудный старикашка Миллер, преподававший у нас риторику! Оратор из меня был никудышный.
— Детишки ещё, я понимаю, — весело подтвердила Вайнона, переворачиваясь на живот. Заскрипела койка. — Ну мне же с ними всего лишь так, побаловаться. Я всегда предохраняюсь, ты же знаешь.
Я знала. При всём своём легкомыслии Вай неуклонно следовала двум правилам, которые озвучила мне в первый же день знакомства: никогда не напиваться допьяна и всегда носить с собой презервативы.
— А как же любовь? — вдруг ляпнула я и тут же прикусила язык.
О том, что Вай влюблена в кого-нибудь, я ни разу от неё не слышала. Только «Он клёвый!» Или: «Смешной попался вчера малыш». Или того хлеще: «Чёрт, да у него член, как у жеребца!».
— Любо-овь, — задумчиво протянула Вай. — Её можно и не дождаться, представляешь?
Это-то я как раз представляла. Её можно было не дождаться вообще или потерять. Как я потеряла родителей.
Папа и мама любили друг друга.
— Моя тропинка протоптана, — негромко сказала Вай. В полутьме её глаза блестели. — Через месяц закончу колледж, вернусь в резервацию, буду преподавать в Школе за выживание. Найду не шибко пьющего и не дурака из наших. Буду рожать для племени настоящих воинов — сколько получится, хоть десятерых. Это «война колыбелями», маленькая белая скво.
— Не называй меня так, — взъерепенилась я, чувствуя, что Вай, говорившая всё это как бы в шутку, была серьёзна как никогда. — Что такое Школа за выживание?
Этим вопросом, сама того не зная, я предопределила всю свою дальнейшую жизнь.
Вайнона помолчала и как-то неохотно промолвила:
— После Вундед-Ни, четыре года назад… ну, после нашего восстания в семьдесят третьем… мы стали организовывать такие школы для наших детей. Альтернатива американским интернатам.
— Восстание? — ошеломлённо выдохнула я. — Ты о чём?
Вайнона вдруг замолкла, будто ей стало тяжело говорить. Болтушке Вай эдакое было совершенно не свойственно, и сердце у меня странно ёкнуло. Я твёрдо решила пойти завтра в библиотеку и всё непонятное выяснить самой.
* * *
Весь следующий день я провела в библиотеке, просматривая заказанные микрофильмы с подшивками местных газет четырёхлетней давности. Я то и дело рефлекторно сглатывала, потому что в горле у меня будто бы застрял какой-то ком.
Наша страна отправляла астронавтов на Луну, а резервации лакота будто находились совсем в другой стране. В стране третьего мира. Или даже четвёртого.
Газетные строчки прыгали перед моими широко раскрытыми глазами, когда я читала материалы пресс-конференций вождей лакота.
Колониальная агрессия.
Произвол полиции.
Культурное насилие…