Первый и последний
* * *
В мае 1977 года мне исполнилось двадцать два, и я была некрасивой, замкнутой, асексуальной и безнадёжно девственной.
Последнее, наверно, вытекало из трёх первых, но с логикой у меня всегда были нелады. В своих мечтаньях я могла сколько угодно воображать себя загадочной красавицей, сильной и волевой, повергающей к своим великолепным стройным ногам всех встречных и поперечных, но, как любила повторять бабуля Конвей, застав меня отрешённо уставившейся в пространство: «Не перестанешь витать в облаках, Рут, вырастешь такой же никчемной, как твоя маменька!»
Мама вовсе не была никчемной, но, как и я, доказать это бабуле Конвей не могла. Она вместе с папой погибла в автокатастрофе, когда мне было всего четыре года, оставив меня на попечение бабули. Мне повезло, что меня не отправили в сиротский приют. Это тоже любила повторять бабуля Конвей.
Ещё она постоянно твердила о том, что Господь по милости своей не дал мне привлекательности, чтобы не ввергать в искушение. Кто именно должен был ввергнуться в искушение — я или окружающие, бабуля не уточняла, а я не спрашивала. Но, глядя на себя в зеркало, я думала, что она права. Рост мой не достигал и пяти футов, волосы, хоть и густые, были какого-то неопределённого блёкло-русого цвета, рот чересчур велик, светлые, тоже неопределённого цвета глаза широко расставлены, и, в общем, я была ничем не примечательной серой мышкой.
Едва окончив среднюю школу, я уехала из дома и поступила в общественный Средне-Западный колледж. Мне сразу понравилось его название — прямо как в книгах сэра Дж. Р. Р. Толкина. Ну и стипендию мне там выделили, как оставшейся без родителей сироте. Так что до старости сидеть на шее у бабули, как та предрекала, я не собиралась. Хотя уезжать было очень страшно, признаюсь. Я всегда умела понимать людей, но общаться с ними не умела совершенно. Такое вот нелепое сочетание. Нелепое, как я сама.
Вай, Вайнона Смоллхок, моя лучшая подруга, ужасно бесилась, если я вдруг такое говорила.
Когда мне посчастливилось стать студенткой Средне-Западного, Вай оказалась моей соседкой по комнате в кампусе. Едва я, зажав в ладони ключ от комнаты и робко озираясь по сторонам, впервые поднялась по лестнице общежития и начала ковырять ключом в замке, дверь вдруг распахнулась.
— Не заперто же! — прозвенел весёлый голос, и передо мной возникло нечто яркое, пышное, смуглое, круглощёкое и кареглазое. — Хау!
Я близоруко заморгала.
— Вайнона Смоллхок!
Девушка, показавшаяся мне невероятной красавицей, торжественно протянула мне руку, на запястье которой звякнули блестящие широкие браслеты, и на мгновение крепко сжала мои пальцы. Рука у неё была горячей, а моя, как обычно, ледяной. Бледная немочь — вот кем я была по сравнению с ней.
— Я из народа лакота, штат Южная Дакота, резервация Роузбад, — задорно отчеканила она.
Я, видимо, так восхищённо воззрилась на неё, что она звонко рассмеялась:
— Романтично звучит, ага?
Именно так я и подумала, но постеснялась озвучить.
Вай захохотала ещё пуще, тряхнув иссиня-черными волосами, разметавшимися по круглым плечам. Потом я поняла, что она почти всегда смеётся и почти никогда не плачет.
— Рут Конвей, — застенчиво пролепетала я.
Все годы обучения в колледже Вай опекала меня, как Матушка-Гусыня, и совсем не ворчала, если я вдруг теряла ключи от комнаты, забывала в аудитории конспекты, разбрасывала вещи и не успевала подготовиться к занятиям.
Вот от чего она начинала по-настоящему бушевать — так это от моего дурацкого самоуничижения, как она это называла. Хотя я и пыталась объяснить ей, что это никакое не самоуничижение, а констатация факта. Я ведь в самом деле была растяпой, неумехой и плаксой, но у меня хватало духу это признать.
— Просто ты не даёшь себе раскрыться, вот что, — заявила мне как-то Вайнона. — Ну почему, Рут?!
— Не для кого. Ты же знаешь, что мне никто даже не нравится… — неловко пробормотала я. — Совсем.
Это была сущая правда. Никто не в силах был тягаться с героями, злодеями, пиратами, ковбоями и императорами, которые сонмами теснились у меня в голове — с тех самых пор, как я себя помнила.
Вай не отставала:
— Ну хоть грёбаный Роберт Редфорд тебе нравится, а? Марлон Брандо? Ну хоть какой-нибудь сексуальный красавчик!
— Ва-а-ай…. — простонала я, прижав ладони к заполыхавшим щекам.
Подруга закатила к потолку круглые карие глазищи, а потом тяжело вздохнула:
— Ну извини!
— Не смей извиняться! — вспыхнула я, тоже вдруг разозлившись. — Я просто… просто асексуальна, вот и всё!