— Если помнишь, я тогда как раз разводилась с мужем, — она бросает на меня мимолётный взгляд. Киваю, и Вера продолжает: — Десятого мы сильно поругались, он выставил меня из квартиры с чемоданом. Я доехала до офиса Алексея, чтобы попросить у него ключи от вашей старой квартиры. Он мне не отказал, конечно, ещё и подвёз. Помог затащить чемодан на пятый этаж. В общем, в квартиру мы зашли вместе. Удивились ещё тогда, что дверь заперта только на один замок. И как в плохом кино застали в спальне Володю и Свету.
Внутри пустота. Слушаю Веру и не знаю, что сказать. Вспоминаю лицо отца, когда он смотрел на Ника. Теперь понимаю, в тот момент, наверное, он видел не его.
— Что дальше? — еле выдавливаю из себя, ощущая как к горлу подкатывает тошнота. Как же всё это мерзко… как они могли так поступить с близким человеком?
— У Алексея было такое лицо. Я испугалась, что он просто их убьёт, — пальцы у Веры дрожат, и она прячет руки на коленях. — Но… мне кажется в нём просто умерло что-то в тот момент. Он развернулся и вышел из комнаты, сказав Володе, что ждёт его на кухне. Знаешь, я до конца дней не забуду, как он спокойно готовил себе чай. Он даже пытался шутить со мной, улыбался, а в глазах… пустота. Света зашла в кухню первой. Она была взвинчена до предела, кричала на него, обвиняла в чём-то. Лёша даже не смотрел на неё, уверена, что и не слышал. Она просто перестала для него существовать. Увидев Володю, он молча вышел в подъезд, жестом позвав с собой. Не знаю, о чём они говорили, но к моему удивлению, Лёша не отказался от поездки. По дороге в аэропорт тринадцатого утром его машину обстреляли.
— Кто?
— Официально дело так и не раскрыли, — Вера задумчиво смотрит на меня. — Алексей подозревает, что…
— Хватит!
Мы с Верой обе подскакиваем от неожиданности, не заметив как отец подошёл к столику. Он внимательно смотрит на меня, потом переводит взгляд на тётю:
— Я же просил рассказать только о…
— Перестань, — перебиваю его. — Вера всё сделала правильно, — произношу устало.
— Поехали домой, Поль, — рука отца ложится на моё плечо. Он говорит мягко, с той самой нежностью, что звучала в его голосе, когда я была маленькой. И на мгновение кажется, что я вернулась в детство. Вот только детство кончилось. Теперь уж точно.
— Нет, — встаю, надеваю куртку. Подумав, беру фотографию. — Мне ещё нужно кое-что сделать. Я приеду позже.
Выхожу из кафе, спиной ощущая взгляды отца и Веры. Я могла бы даже порадоваться. Отец даже не попытался меня остановить, давая понять, что услышал мои слова о том, что «моя жизнь — это моя жизнь». Да только не радостно.
*****
Никита смотрит на меня ошарашенно. Он уже раз десять спрашивает о том, что случилось. И столько же раз я пытаюсь ответить. Но не могу. И старательно отвожу взгляд в сторону: ну, почему, почему он так похож на своего отца?
Ник злится, но так наигранно, пытаясь за своим раздражением скрыть страх. И мне не хочется мучить его неизвестностью. Собираюсь с силами, спрашиваю:
— Что случилось в девяносто шестом? — он хмурится, явно не понимая, о чём я вообще толкую. — Ты говорил, что твои родители чуть не развелись… почему?
— Поля, что за дурацкий вопрос? — а страха-то в голосе больше, чем злости.
— Просто ответь, — и сама себя хвалю за то, что глаза сухие, и руки почти не дрожат.
— Отец изменил матери, — нехотя, но всё же произносит Ник.
— И всё? — по глазам ведь вижу, что нет. — Договаривай, — почти приказываю. Рву себя на части, а ведь можно было бы промолчать, можно было бы… но я хочу сложить паззл полностью.
— Хочешь знать, что случилось? Хорошо, — Ник выплёвывает слова, теперь уж точно разозлившись не на шутку. — Отец изменял матери. Дошло до того, что как-то вечером его сучка позвонила к нам домой. Отца не было. Тогда какого-то его друга подстрелили, он у него в больнице чуть ли не ночевал. После разговора с этой шлюхой у мамы, — голос Ника срывается, но он почти сразу берёт себя в руки, — началось кровотечение. Оказывается она была беременна. Я вызвал скорую, и пока она ехала, держал её на руках. Мама могла умереть тогда, — а через секунду добавляет в ярости, — если бы нашёл ту суку, убил бы, — замолкает, дышит глубоко, пытаясь успокоиться. Потом спрашивает, чеканя слова: — Теперь скажи мне, Полина, зачем тебе это знать?
Протягиваю ему фотографию. Никита рассматривает её со всё возрастающим изумлением. Поднимает на меня взгляд:
— Какого… это…
— Твой отец, его подстреленный друг и та самая сука, что чуть не свела в могилу твою маму. Последние двое — мои родители.
Ник достаёт пачку сигарет, молча прикуривает, отворачиваясь к окну. Вижу, как дрожат его пальцы, как то и дело его взгляд возвращается к проклятой фотографии.
— Расскажи всё.
И я рассказываю, до конца не понимая, чего хочу добиться больше: поведать ему правду, которую он имеет право знать, или переложить на него часть той боли, что испытываю сама. А, может, отомстить? Он ведь так похож на своего отца.
Ник кусает губы почти до крови. Не смотрит на меня. Как же я его понимаю. Упирается лбом в руки, сложенные на руле. Говорит:
— На нас это никак не скажется… — повторяет раз за разом, но всё тише и тише. Потом оборачивается ко мне. — Да что ж за блядство, — со злобой выдыхает он, — какого хера ты так на неё похожа?