— Посоветоваться хочу, — начинаю говорить неуверенно. — У меня на руке несколько шрамов от ожогов. Вот, думаю, сделать поверх татуировку.
— Показывай, — командует Фома, подъезжая ко мне на кресле.
Я разворачиваю левую руку так, чтобы ему было хорошо видно внутреннюю часть предплечья. Он внимательно рассматривает ожоги, водит по ним подушечками пальцев, наконец поднимает на меня хмурый взгляд, спрашивая:
— Что-то не пойму, сигареты, что ли об тебя тушили? — я киваю. Он смотрит на меня с сочувствием: — Это у какой же твари рука поднялась?
— Ни у какой, я сама, — отвечаю тихо, чувствуя, как начинаю краснеть.
Фома только качает головой сокрушенно, но никак не комментирует мои слова. Ещё раз пройдясь пальцами по ожогам, начинает говорить:
— Состояние кожи и следов такое, что забить можно без особых проблем. Только рисунок подберём, чтобы органично смотрелось, и цветовую гамму. Сама-то знаешь, чего хочешь?
— Я нашла один рисунок, орнамент, — уточняю я. — Правда у меня картинка на ноутбуке сохранена, а доступа к нему пока нет.
— Орнамент, — морщится Фома. — Я тебе так скажу, тату со смыслом должно быть, должно человеку подходить, — он обхватывает пальцами мой подбородок, внимательно разглядывая меня. Вижу как постепенно в его глазах появляется азарт: — Давай так, — наконец произносит он, — я тебе сейчас изображу кое-что, объясню значение, а ты скажешь, угадал или нет?
— Хорошо, — только и пожимаю плечами я.
— Отлично, — Фома довольно бьёт ладонями о колени, вскакивая с кресла. — Я быстро, — кивает он в сторону неприметной деревянной двери, что как оказалось скрывается за ширмой. — Вы пока моими работами полюбуйтесь, — взмахом ладони указывает на фотографии.
Фома уходит, а я с удивлением смотрю на Ника:
— Ну и знакомые у тебя. Ещё и твой должник. Как вы встретились-то?
— Он мне машину разбил пару лет назад, — улыбается Ник. — Сначала, конечно, обматерили друг друга, выясняя, кто прав, кто виноват, а потом, ничего, разговорились. В итоге, я ему у отца скидку на новую тачку выбил. Так и подружились, — Никита притягивает меня за плечи к себе, целует в висок. — Ты ему, кстати, понравилась.
— С чего ты взял? — спрашиваю скептически.
— Фома начинает в «угадайку» играть только с теми, кто ему нравится. Подбирает татушку по первому впечатлению, — поясняет Никита.
— А если мне не понравится? Он обидится? — нахмурившись, уточняю я. Расстраивать мастера не хочется, он вроде неплохой человек, но и набивать на теле картинку, которая покажется мне неподходящей… тоже не вариант.
— Понравится, — улыбаясь, говорит Ник. — По его словам, проколов ещё не было.
— Или ему просто побоялись об этом сказать, — смеюсь я, разводя руки в стороны, намекая на габариты Фомы.
Но Ник прав. Мне очень нравится рисунок мастера: распустившийся цветок лотоса, выполненный в спокойных нежно-голубых тонах. Настойчивость, упорство, твёрдость решений и стремление к душевной гармонии — вот то, что по словам Фомы будет символизировать такая татуировка.
— Смотри, — Фома пальцем водит по шрамам. — Вот эти так удачно сгруппированы, мы их основанием цветка закроем, детали я проработаю. А вот эти, — он касается двух следов, что расположены чуть выше, — как раз попадут под два крайних лепестка. Ну как? Начнём?
— Прямо сейчас? — тушуюсь я.
— Чего тянуть? Мне тут дура-администратор с записью напутала, так у меня ещё два часа свободных, — говорит Фома, вопросительно глядя на меня.
Перевожу взгляд на Ника, он кивает, давая понять, что солидарен с Фомой. И я решаюсь.
*****
Пять дней проходят как один. Нам с Ником удаётся находить возможности, чтобы побыть вдвоём. Врём, конечно, и Диме, и Марине: говорим, что нужно в тату-салон, хотя у Фомы мне следует появиться не раньше, чем через пару недель. На самом деле мы с Ником либо едем в кафе, либо же сидим в машине, разговаривая обо всём на свете, периодически отвлекаясь на поцелуи. Ник пару раз предлагает поехать к нему, но я отказываюсь. Мне нравится, как мы проводим время, постепенно узнавая друг друга, и я не хочу торопиться, хотя Никита клятвенно заверяет, что не станет настаивать на чём-то большем. Вот только я не уверена не столько в нём, сколько в себе, не зная, смогу ли сдержать свои желания.
Вера звонит утром шестого дня. Она уже в городе, мы договариваемся встретиться в кафе в обед. Ник говорит, что подвезёт меня. Марина хочет отправиться с нами, но я её отговариваю. Кажется, она даже немного обижается, но я надеюсь, что она не станет долго дуться. Дима же одаривает нас с Ником многозначительным взглядом. Похоже, его подозрения о том, что мы с Никитой встречаемся, всё больше перерастают в уверенность. Но мне уже всё равно. В конце концов, мы не делаем ничего запретного или предосудительного.
— Всё будет хорошо, — шепчет мне на ухо Никита, крепко обнимая. Целует нежно, и так не хочется уходить от него. Отец, Вера, какие-то тайны: всё это кажется таким несущественным, когда пальцы любимого парня поглаживают затылок, а губы дарят восхитительные ощущения. С ним хорошо и спокойно, и хочется послать всё к чёрту.
Захожу в кафе, не сразу замечая отца и Веру, расположившихся за самым дальним столиком. Тётя, завидев меня, вскакивает на ноги, и, оказавшись рядом, сразу заключает в крепкие объятия. Потом оглядывает меня с головы до ног, словно пытаясь убедиться, что я цела и невредима. Поджимает недовольно губы, заметив, что я обута в старые кроссовки. Бросает на отца испепеляющий взгляд. Мне даже как-то жаль его становится: уверена, тётя, не поскупившись на красочные эпитеты, уже успела высказать ему всё, что думает о его поступке. Удивительно, насколько беспощадной в своём искреннем негодовании может быть эта хрупкая женщина.
Присаживаюсь за столик, здороваясь с отцом. Выглядит он не очень, если не сказать хреново: осунувшееся лицо, покрасневшие, видимо, от недосыпа глаза. В молодости он занимался боксом, и привычка держать себя в форме сохранилась у него по сей день. Ему редко дают больше тридцати пяти, во всяком случае, пока не посмотрят в глаза. Сейчас же он вполне выглядит на свои сорок три года.