Хладагентная буря сносила белым паром, морозящими каплями, а ноги так немощно тряслись, что приходилось припадать вперед, сгибая колени, и грести снег, опираясь на каждый шаг.
В пуще бури и шагов он припомнил образ, даже скорее целый миг, как техник, предатель, нечто печатает в терминале, а туман колбы пестрит данными. И тут осенило. Буря толкала в спину. Ютий ковылял к заводу, запинывался на ровном месте, скоблил ванадием и брел. Перед глазами плыло буйное белое облако. Оно окутало город. Оно стало городом. Тело кусал и жёг холодный укор. Доспехи мерзли и постепенно застывали. Обуял страх, что режим энергосбережения его больше не протащит.
Ветер чуть сменился и резво ударил в плечо. Ванадий будто оцементился. Поднимая ногу, Ютий умирал от отдышки. Дарссеанин сухо сглотнул и сморщился. Затянулась мысль, что никогда в жизни он не забудет эти лютые, трескучие морозы. Пар просачивался сквозь стыки. Кожу будто жалил песок. А ведь Вансиан однажды рассказывал слух, как один дарссеанин нырял в песчаную бурю. Такая диковинка вырывала улыбку. Ну что может быть страшнее хладагентных бурь? Уж точно не какой-то жалкий песок.
Наконец Ютий спрятался за обломок. Выглянув, в паче бури и пара, в белом тумане он разглядел обрушенное хранилище. Всё так и есть, предатели выкрали код самоуничтожения из терминала. Ютий прижался к обломку, когда ветер снова сменился. Его настигла утешенье: всё же задание не обрушилось с хранилищем. И он достиг цели. Теперь только нужно выжить, спрятаться от бури, переждать буйные завывания, понадеявшись на энергоёмкость брони.
И сейчас, пока Ютий сжимает руками грудь, немощно шипит и мерзнет, он тихо умоляет Вселенную о том, чтобы Вансиан не смаковал очередную рюмку. Но некому слушать молитв. Сейчас старик в укромном баре при замке. Как только он зашел и плюхнулся на сидушку, с дикой жаждой ощущая, что нужно смыть мысли рюмкой спиртных плодов, старый глянул на автомат и сиесекунду догадался, что не захочет остановиться на одной.
Но не успел старик достать рюмку, как напротив подсел Иридий.
— Почему же ты не в "Ордене", Вансиан? — напрямик спросил он.
Фильтр громко фыркнул. Вансиан оголил ржавый рог и положил шлем на стол. Он полувяла дотянулся до автомата с краю, провел рукой. В ответ шлем звякнул, а устройство влило в рюмку настой.
— Ты же знаешь, я ненавижу "Орден", — скептично ответил старик и выпил первый залп.
Когда бокал цокнул, Иридий снял свой шлем и положил на стол. Вансиан тяжело вздохнул, догадываясь, что арагонский сын подсел надолго.
— Судя по прошлому, ты ненавидишь всех правителей. Но вот Арагонда принес тебе больше бед, чем "Орден".
Вансиан допил другую кружку и ударил дно стакана о столешницу.
— Возможно, — ответил уклончиво.
— Ютий тебе говорил, почему разгуливает в замке?
Старик вдруг поставил новую рюмку.
— А он тут гуляет? — повторил, будто с удивлением.
— Понятно. Ты из не ведущих.
— Я сам взрастил Ютия. Знаю, как собственного ребенка. Мне нечего ведать! А вот ты зачем спрашиваешь? Опять заговоры строишь? Если я узнаю, что ты навредишь Ютию, я…
— Остынь, Вансиан, — повелевающе рявкнул Иридий. — Твой юнец сам подписался, когда начал бродить на пару с владыкой.
Старик растаял в усмешке.
— Вижу, ты начинаешь походить на отца, — съязвил, поднял рюмку и выпил.
В полупустом баре снова пролетел стук. Острота обожгла, но Иридий остудил и сглотнул горчинку, когда вспомнил о прямолинейности Вансиана. Тогда он саркастично поднял брови и с улыбкой потряс головой, будто забавляясь.
— Вансиан, я не хочу ссор. Давай обсудим проблему. Я бы хотел помочь освободить Ютия от долга.
— Не-а, — произнес старик после очередной рюмки и, когда спирт обжег горло, начал отмахиваться головой. — Хоре нагнетать пары. Ты хочешь убрать Ютия с дороги.
— Мирно. Пока не стало поздно, — уточнил Иридий. — Мы же не враги, Вансиан. Забыл, я помог тебе вернуть ребенка.
— Послушай, если бы я мог, то давно бы отлепил Ютия от "сия повелитель". Так что не трать на меня время, наследничек.
Иридий примолк. Он растер глаза прохладным ванадием, потом потянулся к автомату с другого краю, оплатил рюмку, хапнул в ладонь и выпил.
Вдруг наследник закашлял.
— Лакаешь только молоко? — спросил старик шутя.
— Уж прости, осуждаю разгульство.