— Мама, — тянула струна.
Вдруг кто-то вошел. Тень росла, приближалась и усиливала эхо, пока не застлала её капсулу. Вмиг импульс пробудил и окатил разум. Анида вжалась и уже истерично завизжала. Последнее, что она чувствовала — беспомощность и дикий страх.
Реальность сбивала с ног. Дыханье клокотало в фильтре, шурша и обмораживая губы. Шлем высвечивал на два чёрных зеркала раскрытую утробу, матовое стекло с погасшим сиянием и одинокие кремовые складки. Арагонда сделал шаг, ощущая, как бетонная нога будто летит в бездну, трясясь. Вдруг шепнула мысль, что фильтр сжимает легкие. Арагонда судорожно стянул шлем и сбросил на пол. Металлический звон превратился в шаги. Он вообразил, как больную Аниду уволакивают из капсулы.
— Охрана! — вскрикнул Арагонда.
Дарссеане вскочили в комнату. Иридий и Тирей сразу же попали под стражу. Позже в допросной повелитель откинул нравственность и начал налегать на сына.
— Ты в курсе, что Наида и Анида пропали? — говорил он твердо, сдерживая гнев.
— Откуда мне знать? Разве они не возле тебя кружатся? — вспылил сын. — Кстати, почему ты допрашиваешь меня?
Повелитель не менял тона. Он старается удержать иллюзию беспристрастия.
— Разве не ты сказал: если я обвиняют Тирея, то обвиню и тебя?
В ответ Иридий засмеялся.
— Так вот в чём дело? Они были твоими свидетелями.
Гогот сына нервирует, но Арагонда всё же держит хладнокровие.
— Нет. Только Анида. В ту ночь девочку нашли у ворот и поместили в капсулу, чтобы спасти жизнь.
Иридий тсыкнул, уронил взгляд и вытер губы, словно хотел стереть свою наглость секундой ранее. По глазам сына повелитель заметил сострадание, но они не могли пробить скорлупу. Просто Арагонда прекрасно понимал, почему организм получает порцию поощрения-благословения из нейромедиаторов. Нет там сострадания, только лишь зеркало, которое отражает эго через коктейль.
— Вот оно как? Значит, девочка была едва живая.
После слов Иридий с сожалением выдохнул, закрыл лицо руками, будто смущаясь своей сердечности. Арагонду вдруг прыснула яркая идея. Он возжелал прочесть ту самую порцию, которая плещутся в мозгу у отъявленного альтруиста, как Иридий, узнать её суть, потрогать окончания синапсов, чтобы ощутить, что там сокрыто. Быть может именно там жиждятся правда или ложь. Вдруг через минуту сын гневно глянул на отца и сразил:
— Так твой свидетель ребенок, которого нашли ночью под грохот молний?
Брови нахмурились, у носа сбогрились морщины. Иридий изобразил оскорбление, фыркнул с нелепым возгласом и обсмеял отца:
— Ты доверял ребенку! Какая нелепость! Халатность!
Но теперь я всё понял, — протянул ухабисто. — Не было никаких напавших и убийц, потому что Наида сначала попала под молнию, затем очнулась посреди ночи, удивилась в том, — и тут сын провозгласил, выкрикивая, — "с каким уродом живет!", а потом добралась до Вансиана и решила убраться подальше, — высказался, отдышался. — Думаю, дочь сейчас с матерью, — отчеканил он напоследок, с упоением. — Подальше от тебя.
С минуту в допросной таяла тишина, где Иридий сидит на стуле с довольной миной. Чуть позже, словно переварив дерзость, Арагонда выпрыгнул со стула. Он схватил сына за глотку и без ухищрений впечатал в стену. Иридий барахтался на весу, поражаясь в том, насколько отец силен.
— Не скреби мозги! К чему бежать, когда тут она в безопасности? Ты сговорился с белыми! Её украли!
Фильтр владыки прорычал. Он ощущал, как лапа ужимает горло сына. Иридий прокряхтел, болтаясь на весу:
— Тогда умнее было бы оставить деву здесь. Как шпиона. Соблазнителя владыки. Зачем красть такого агента?
Но пока что чувства пускали неистовые образы, будто искры вдохновленности от чего-то нового, необычного и невиданного в жизни. Так удивляла мысль, что сын осмелился причинить ему страдания.
Вдруг Иридий воскликнул, трубя в фильтр:
— И она бы согласилась! Ведь ты её достал!
Наида страдала по твоей вине! — въелся последний возглас.
И мысль: «Ты всему виной» — сама восстала из памяти и расслабила руку.
Удовольствие и азарт бурлили, но не взбалтывали рассудок. Арагонда задумался, оценил всё сказанное, все увиденные чувства и поведение сына. И пасовал.