— Почему девочка в капсуле? — наконец спросил повелитель.
Только тогда Арагонда понял, что, до того как голос лязгнул сквозь фильтр, доктор что-то говорил.
— Её нашли почти промёрзшую в иней, в шаге от смерти. Поэтому я поместил девочку в капсулу восстановления. Простите, что начал действовать без разрешения.
По стеклу капсулы развивались волны. Их палитра переливала цвет красок. В сиянье хриплый слабый стон ребенка тянула гулкая тонкая струна. Звуки прокрадывались в душу. Утешала лишь мысль, лишь образ в мозгу. Чудилось, что девочка лежит в утробе, вжавшаяся и ослабевшая, будто младенец, не способный самостоятельно дышать, согреть себя, даже четко мыслить. Он склонился к лицу Аниды. За северным сиянием на стекле Арагонду тронула жалость: молодая кожа стала синюшной и обветренной, к щекам прилипли ледяные слезы. Дитя дрожала, едва приоткрыв глаза. Нечто внутри, давно спящее, понадеялось, что аура капсулы прогревает лучше, чем тепло его собственного тела.
Струна из утробы дрогнула. Хрипя в эхе, Анида кашлянула, позже капсула прозвенела тянущимся стоном. Под броней мурашки проползли по телу. Арагонда понял, что должен задать вопрос. Спросить необходимо, он знает, но внутри что-то не позволяет. Чувствуя, что плач ребенка не прекращается, Арагонда проклинает себя за бесполезность.
— Оставьте нас, — попросил он.
Доктор уловил то, что новый голос стёр надменную повелительную пелену. Когда больше никто не смог потревожить эго, Арагонда осилил себя:
— Где твоя мама? — спросил почти полушёпотом.
Мыслимый раскат молнии рассек её разум, а потом ослепительный свет, потрескивания, гром. Эхо купола визгнуло: тянуще, с пронзительным свистом. По стеклу проплыла цветная волна.
— Давай же, Анида. Что случилось? — снова прошептал, всмотрелся в капсулу с ожиданием, а когда силуэт дрогнул, от безнадёжности клюнул в стекло.
Она выдавила:
— Молнии, — будто пропищала. Арагонда оживленно поднял голову. — За нами бежали синие, громадные, жёлтая.
Мысль промелькнула в миг. Он вспомнил Тирея, гигантского увесистого дарссеанина, и желтую молнию на ванадиевой броне.
Вдруг молния и гром за окном взревели. Девочку вспорол ужас. Струны капсулы всхлипнули, будто у Аниды перехватило дыханье. Она визгнула и немощно вжалась. Арагонда задернул одну штору.
— Такой же, такой же, — повторяла Анида, сжавшись под сияньем, а звон капсулы продолжал тянуть голос. — Такая, такая.
Едва различая контуры в свете капсулы, Арагонда упал на колени. Лицо ребенка вгляделось в него, когда повелитель снял шлем. Сиянье капсулы озаряло его.
— Молния била, — проныла. — Видела.
Тревога в мозгу Арагонды сильнее толкнула и оголила зубы.
— Маму?
В ответ она проныла. Капсула долго тянула плач. Цвет волн зиял. Голос трясся, как земля под буйством грома. Слезы ушли, лишь когда глаза сомкнулись от бессилия, хотя в дреме она до сих пор постанывала. До тех пор повелитель раздумывал и слушал. Этот плач оставил печать, как и выцеженный слабостью ответ. В глубинах разума он понимал, что слышал лишьошметки сознания Аниды, ребенка, который стоит в шаге от смерти, но помыслы самовольно вылавливали совпадения и варианты.
Ночь не проходит, пока Арагонда ждёт. Вернее томится в беспокойстве. Наиду не нашли. И её исход повелитель предугадывал. Но горевать и плакать не мог. Повелитель давно осознал, что смерть рано или поздно её заберёт, и давно решил, что мучится ради одной смерти — расточительно. Особенно, когда видел много смертей. Даже сейчас некто умирает в этот час, но все живут, как ни в чем не бывало. Разве другие не заслуживают не меньшей отдачи?
Но, почему-то, когда взгляд перескакивает на капсулу, где ребенок будто плавает в утробе, просыпается злощастная искра. От осознания сердце радуется ей, как единственному живому, пока разум старается подавить.
Он знает, что нужно лишь переключиться. Но пока не может. Колит раздражение, ведь Наида должна была умереть мирно, в спокойствии. И такая мысль просто не даёт ему покоя. Тогда повелитель тяжело вздохнул от томительной навязчивой идеи, нацепил шлем, включил канал связи и призвал в тронный зал Тирея.
Там потолок сияет, пока парные хлопья кутятся в колонну. Тускло мерцает голографический свет и не дает тьме поглотить тронный зал. Окна застлали подвесными шторами, которые расправили на весу морщины и складки. Во мраке ткань багровеет и напоминает Иридию орнамент на ванадиевых плечах Арагонды.
Повелитель сидит на троне. Грозы высвечивают вспышки на шторах. Пол временами подрагивает. Иридий ещё сильней напрягся, когда охрана зашла в зал следом и заградила двери. Тирей остановился на шаг впереди арагонского сына. Варфоломей приник позади, будто бы неуверенно прячась от всевидящего взора. Повелитель на троне пока не потянул ни пальца. От любопытства он лишь прошипел в фильтр, когда понял, что телохранитель пришел в обычных доспехах без орнамента.
— Прибыл по вашему указу, повелитель, — провозгласил Тирей со смирением.
Тогда Арагонда провел жестом. Охрана окружила телохранителя, достала кормушку магнитной змеи. Невидимый силуэт начал виться и заковывать его руки в цепкие кандалы.
— Стойте! — приказал Иридий. Стража замешкалась. — Вы не посетуете, повелитель, почему уводят моего личного телохранителя?
Сначала Арагонда даже не хотел говорить. Он лишь молчал и сопел в фильтр. Но отчего-то все застыли, смотрели, ждали. Тогда он переступил апатию, чтобы леностно процедить:
— Есть свидетель, который утверждает, что на них напал дарссеанин в доспехах. На броне он разглядел желтую молнию. В империи я знаю несколько дарссеан, которые прошли особую подготовку и имеют право носить такой орнамент на броне. Ближайших я заключу под стражу.