— На самом деле я не хочу ребенка, — звучал голос Корага.
— Это потому что я больна? — пролепетала Наида.
— Нет. У меня нет желания, просто.
И застыла длинная пауза. И мысль.
«Из-за того, что я больна», — какой же древней стала эта догадка.
Солнечный круг пробежал по прозрачному куполу. Тень ветвистых деревьев высунула пальцы. Щели взвыли, когда сквозь них дунул прибрежный ветер. От купола повеяло хладагентовой прохладой. Шлепая по редкой синеватой травки, Анида подбежала к матери. Их ладони сплели пальцы, пока Арагонда таился в тени дерева неподалеку. Со стороны он смотрел на отстранённое лицо Наиды. Видел, как она уплывает на волнах памяти.
Плоды деревьев затрепыхались. Трава колыхнулась в дуновенье, прошуршав, погналась за ним, а Наида бездвижна. Она всё тонет в памяти. Анида смотрит на надгробье, на маму, пыхтит. Наида всё стоит. Арагонда понял, что она снова не приняла таблетки.
— Дурная, — шепчет, ухмыляется.
Тихое дуновенье. Арагонда следит, помалкивая.
«Может она чувствует, что от надгробия холодит. Может, наконец, теснится догадка, что на самом деле Кораг не любил её», — уловил это он.
Повелитель до сих пор держал такую мысль. В ней Кораг использовал Вансиана, чтобы прожить, когда остался один, без отца, а потом, чтобы выжить в бою, прикрываясь телом убийцы. А старик не противился. Он сам этого желал, чувствуя скрип совести. Наиду же использовал, как вариант, как плодородную деву за пазухой. Яро вспоминалась беседа, где Кораг клонился, чтобы нравится другим ради своего эго. Потому рыцарь играл в благородство, а Арагонда со стороны забавлялся. Повелитель просто наблюдал за актером, который играет с жизнью.
Причем свою хитрость Кораг до конца не сознавал. Эгоизм — он также притворен. Эгоизм вшит в нас подсознательно. Он — тонкий фундамент, по которому издревле эволюция строила скульптуру. Иногда Арагонда задумался, почему Кораг не захотел брать старика на битву. Быть может, привязанность подкралась к сердцу также неосознанно. Или пробудилась боязнь, что старик подставит его, потому что слаб.
Но всё это древние мысли. Сейчас Арагонду хватается за другой хвост. Его забавляет то, как Наида борется, сопротивляется, настаивает на том, что не больна. Чем-то такой дух напоминает упрямство Корага. За ним интересно наблюдать.
Сейчас Арагонда читает в тиши живописную картину, которую неутомимо изучает. Хоть Наида больна, но истина ведь всегда глубже. В генах говорится, как должен выглядеть и работать организм, но сейчас правила выполняет диковинное тело. Ген нестандартный, но случай обычный для мира, а итог: сознание уплывает. Своим существованием Наида подтверждает простую мысль, что гены не только создает тело, но нашу реальность в мозгу.
Ему хотелось спросить: чувствует ли Наида, как любовь остывает? Объекта страсти нет, но есть зыбкое ощущенье, как связь между частицами постепенно слабеет. Со временем в памяти останутся самые сильные образы. Может поэтому нас будоражит ностальгия? Связь всплывает. Но даже эти образы будут скуднеть, увянут.
Он хотел бы подойти, взять Наиду за руку, прижать и прошептать на ухо: не осознаешь, что подзабыла Корага? Такой вопрос убил бы. Просто дева не понимает: что сознание ищет, что мозг старается вспомнить неспроста. Нейроны, построенные по чертежу, работают, как умеют. Им не хватает старых связей. Начинается ломка. И это грех заветной любви. Она остывает продолжительно, медленно, причиняя страданья.
Глядя на щели купола, Арагонда спрашивает себя:
«Что же такое страданье у частиц и нейромедиаторов? Наказанье? Целенаправленная атака на сознанье? Не глупость ли? Смысл заставлять разум страдать, если объект недостижим? Ведь здоровые не бьют себе по лицу. А когда мы лишаемся блага, мозг будто себя избивает, заставляя страдать. В чём же смысл самоистязания?».
Солнце вновь проплывает по стеклу. Бьёт в глаза. Шлем размазал рисунок на экране, когда Арагонда опустил взгляд на Наиду.
«Или ты пока не осознаешь, что Кораг мертв?» — подумал он. — «Абстрагируешься, потому что ищешь его, а нестандартный мозг не может выбрать иную комбинацию или альтернативный вариант. Что-то пытается построить в сознании образ. Кораг. Он сплелся с памятью, опытом. Однако теперь Корага нет, поэтому воспоминания простаивают. Нужно подтверждение. Тогда появится связь, а пока Кораг умирает. Интересно. Что в итоге останется от него?
Мои нейронные пути устарели и не дают таких эмоций. Нужно растоптать новую тропу, пройти через неизвестные заросли и набраться новых ощущений перед космосом. Иначе я рискую превратиться в безжизненный астероид, который плавает по черному морю.
Да. Нам вдвоём что-то нужно предпринять. Как я хотел бы с тобой поговорить, но ты же ничего не поймешь. Начнешь отлынивать, упрекать, злится. Ведь отрицать реальность легче, чем принять. Иначе не взыскать сил для борьбы.
Значит, я также буду наблюдать».
Повелитель отпрянул от дерева, пробрел к Наиде, встретив на себе изумруды Аниды. Он достал из подсумка баночку и высыпал в ванадиевую ладонь две таблетки.
— Наида, — позвал Арагонда. Она недоуменно проморгала и лишь потом посмотрела с пониманием. — Ты забыла принять.
Рука с двумя капельками подвинулась к глазам. Наида отвернулась.
— Я справлюсь, — спокойно сетовала. — Сама.
Тогда Арагонды улыбнулся своей прозорливости, но где-то внутри встряла досада: "всё же ты подаешь дочери не самый тактичный пример".
— Как хочешь, — не стал настаивать он, сжал кулак и спрятал таблетки в подсумок. — Только, когда витаешь, не забывай про ограниченность жизни.
Повелитель потрепал макушку у молодого язычка рога. Наида углядела полувзглядом и опустила голову на что-то внизу. Дочь едва дотягивалась до матери, с усилием сжимав пальцами её ладонь. Осознав, Наида засутулилась. Рука осела к земле, к ребенку. Следом она увидела, как второй рукой Анида водит пальцем по надписям.