После таких слов Мэйпс утянула губки, с озадаченностью глянула на Иридия. Тут же Тирей начал почесывать подбородок, размышляя. Наконец долгожданно кабинет Варфоломея покинул Арагонда. Охрана сию секунду встала столбом, а Иридий в раздражение и с лютой усталостью отвел взгляд и схмурил брови. Причем сын заметил, что Арагонда задержался наедине со стопками из бланков.
«Неужели испугался того, что я мог изучить», — темнилась мысль.
— Мой повелитель, — с почтением проговорила Мэйпс, отпрянула от Варфоломея и поцеловала властителя в фильтр. — Всегда рада видеть вас.
Девочка с рук Иридия тянулась к повелителю.
— Взаимно, Мэйпс, — ответил Арагонда и сразу же приластился к Аниде. Причем наследнику показалось, что эта реплика вышла на автомате, что она уже давно загружена в постоянную память отца.
В миг Арагонда усадил дитя на плечи, где Анида обхватила ручками рог. Даже передавать ребенка Иридию не хотелось, оттого раздражение со страстью подплясывало по нервам.
— Пойдем в купол, с мамой? — провозгласила она, чуть подпрыгивая на плечах.
Повелитель начал придерживать Аниду за ноги, которые болтались и шныряли по доспехам, набивая ванадиевую грудь.
— Милая, мама сейчас у доктора, — незатейливо напомнила Мэйпс.
— Тогда передай Наиде, что мы гуляем в куполе, — настоял Арагонда и поклацал ванадием по коридору с ребенком на шеи.
Стража отступила от двери и последовала за повелителем. Варфоломей приклонился перед Мэйпс и наследником и вернулся в свой кабинет. В окне он вновь увидел глыбу, которая больше не бросала тень в комнату. Тогда Иридий подхватил Мэйпс за локоть и увел её в сторону. Тирей прислонился к стене, понимая, что лишний.
— Прекрати непристойничать и совать свой нос куда непоподя, — прошептал Иридий, оглядываясь. — Никогда не думал, что умру от стыда, раз зову тебя матерью!
— Сынок, кокетство не порок. В древнее время именно оно приносило детей. Поэтому. Прекрати ныть! И не указывай, пока в повелители не подался, — надавила Мэйпс усмешливо и вырвалась из его хватки.
— Мы живем не в древности. Очнись. Как ты можешь считать себя статной самкой, раз буквально вешаешься на всех! Именно поэтому Арагонде ты безразлична. Он не воспринимает тебя в серьез.
— Пусть и так, — гордо возникала она. — Но и мне плевать на Арагонду. Я получила, что хотела — тебя и статус. Никто больше не дал ему наследника. Никто! Поэтому будь благодарен, что вообще родился. Иначе был бы всего лишь мелким сперматозоидом, который исчез через несколько дней в очередном семяизвержении.
Она выдохла. Спор внезапно прервался. В молчании Мэйпс выпрямила осанку, решила поправить сыну волосы у рога, но Иридий отдернул голову и злобно прошипел носом.
«Благодарность за жизнь» — мысль снова билась в неистовстве.
В ответ Мэйпс хмыкнула. Она пожалела за свою резкость. Сдуру ляпнула, со злости, но теперь гордость не позволяла извиниться. Поэтому она просто проигнорировала хмурое лицо сына и покинула его с притворной улыбкой, которую всегда считала заразительной. Причем по пути к Наиде совесть не озябла. Она всё также скребла когтями по самолюбию.
6
Меч зазиял в небесной вспышке. Глаз уловил, как на призрачном лезвии моргнул свет. И пока электромагнитное поле уволакивает за собой белые хлопья, по пару уплывают багровые нити. От осознания кровь стынет в жилах.
Рука сжимает рукоять до легкого скрипа. Чудится, что она стала продолжением призрачного лезвия. Багровые нити исчезли. Кровь стекает по металлу, перебегая с пальца на палец. Капля лениво свисает, будто хочет удержаться на руке убийцы.
Раскат молнии сверкнул на полированном отражении. Хладагентовый дождь шуршит по впалой земле, по озябшей холодом траве, по жухлым листьям на кустах, по горящим в ночи плодам. Он стучит по доспехам, по лицу, по крови. Обмокший Кораг лежит в тонкой слое пара на земле. Синюшные губы дрожат. Всматриваясь, опухшие глаза запеленали слезы. Они стучат по доспехам отца, но таят в шуршании дождя.
Белые хлопья попадали за каплями крови. Лезвие развеялось. Вансиан примагнитил рукоять и стер кровь с пальцев. В этот момент он увидел, как взгляд Корага помутнел, точно от осознания, чьи красные капли тот хочет убрать. Тогда Вансиан разглядел то бессилие, с которым ложатся под меч.
Он склонился над Наидой. Дочь улыбнулась знакомому родному лицу. Озябнув под дождём, её лихорадило. Зубы стучали. Холодный пар из губ высился к молниям. Но улыбка в миг сникла, дрогнули брови, когда девушка почувствовала безопасность и неприкосновенность. И внезапно расплакалась. Ладони дрожали в судорогах, будто мышцы помнили, как сжимали край кровати. Металл околел холодом и бежал по пальцам, по руке, будто стучащий по телу хладагентовый дождь. Веяло, что аж нагое тело вздрагивало от сквозняка. Талия и мелкий живот чуть околели. Юная грудь едва свисала, мерзла и тряслась, пока таз растирали движения. Ягодицы дрогнули в глухом хлопке. Пронзила боль. Она визгнула в подушку и вцепилась в кровать. Плетенное жесткими нитями одеяло запачкала кровь.
Вдруг Наида простонала и безудержно заплакала. Отец обнял её, закусив, тсыкнул сквозь губы, будто так сознавая, что остался с двумя детьми.
— Теперь, ты мой сын, — тогда сказал Вансиан.
Громкий смех вернул к надгробию. Детский хохот просто не вязался с той реальностью, в которой сейчас бредет Наида. Она знала, чей это смех. И отголосок увядающего "я" не мог увязать тот день с дочерью.
«Нет. Аниды не должно быть там», — взмолил стухающий приказ.
Он вернул к иной реальности. Там Наида стерла пыль с надгробия Корага. Дочь шелестела ногами по траве, прыгала за летающей игрушкой с парной нитью. Поглаживая надгробье, Наида всмотрелась в юные глаза, которые сияли изумрудной искрой, робела над жизнерадостной улыбкой — дар беззаботного детства, а ещё удивилась неустанному хохоту. И вновь поникла. Стоя над могилой, она не могла подавить воспоминания.
Их давний шепот впечатал в мозгу штамп: