— Я? Посягаюсь? Мне достаточно заикнуться, тогда Кораг упадет на колени и с гордостью разделит тебя.
Похоже, выполняя капризы, я разбаловал вас, плодоносящая дева. Ведь обычно у одной дарссеанки есть несколько возлюбленных, а у самца только несколько коротких недель на брачные игры. Разве ты не довольна положением?
Тогда почему бы не облегчить одинокую жизнь и не использовать чин деторожденецы, — предложил Арагонда и поправил её локон. Они обменялись взглядом. — Может, ты боишься подпускать к себе? Иногда я чувствую, как веет холодком…
Он не успел договорить. Наида оттолкнула руку.
— Утихомирь воображение. Я не холодна. Мы с Корогом влюблены и хотим принадлежать лишь друг другу.
Арагонда рассмеялся, сдержанно, но не наигранно.
— Ты любишь не Корага, а чувства, которые пробуждает он в тебе. Игра гормонов в мозгу, что коктейль из иглы. И ты рвёшься к этим чувствам, просишь их снова и снова. Ты эгоист, который хочет ощущать любовь и защищенность от других, — продолжил он намекать и горделиво добавил. — Признай правду.
— Тогда зачем тебе такая эгоистка как я? Проси любую другую, тех что потеплее и податливее.
— Потому что мы все эгоисты, — снова намекнул Арагонда.
Дева фыркнула. Наида поняла лишь то, что устала, что никогда не могла и не может понять его.
— Так ты хочешь задобрить меня? — ласково произнес Арагонда.
Он начал расстёгивать пальто девы, стягивать пуговицу за пуговицей. Наида вздохнула и смутилась своих эмоций. Она захотела отпрянуть ещё глубже в пещеру, но испугалась поспешности.
— Не стоит делать глупостей, — прошептала дарссеанка, когда повелитель раскрыл пальто. Её взгляд и голос снова окутался нежными простынями.
Зной пещеры коснулся тонкой красной маячки. Она ощутила холодок и прикосновенье рук, окантованных металлом. Арагонда начал приподнимать майку и оголять лилово-бежевый живот. Его влекли родимые пятна у пупка, как дарссеанка напрягает живот от возбуждения. Забавляло и то, как Наида постепенно поддаётся неспешным ласкам, хотя всеми силами сопротивляется природному влечению.
— Я никогда не притронусь к священному телу без желания, — напомнил он. Наида застыла в нерешительности, ощутила ещё большое призрение к себе.
"Лучше бы он молчал", — тогда поняла дарссеанка.
В этот момент Арагонда неспешно поцеловал её губы. Наида не заметила, как затаила дыханье и закрыла глаза. Дева неуверенно сняла броню с его рук, начала отсоединять детали торса. Арагонда отстегнул крепления на её уличных штанах и, спуская ткань, прошёлся руками по оголённой ноге. Наида подхватила руку у колена, затем поцеловала его грудь, потом начала опускаться чуть ниже, пока не встала на колени. Она сняла броню на ногах, коленьях. Неожиданно Арагонда поднял дарссеанку на руки, принес Наиду к выпуклости у коралла и положил на землю. Она удобно улеглась, проскрежетав кончиком рога.
Арагонда снова взялся за конец майки. Дарссеанка приподняла руки. Когда красная майка оголила грудь и родимые пятна у сосков, он начал целовать их. Наида возбужденно вздрогнула и эротично вздохнула. Она схватилась за ткань, прогнулась и досняла майку. Тогда Арагонда опускался поцелуями ниже пупка, затем губами и языком прошелся вверх сначала по животу, потом по груди и страстно впился в шею. Наида держала повелителя за талию, когда он опустил руки и одной ладонью нежно раздвинул ей ногу. Дарссеанка приподнялась, облокотилась о землю. Её грудь набухла и свисла, а глаза на флуоресцентном сиянье сильнее загорелись изумрудом. Арагонда дернулся и прижался к ней низом. Их кожа издала хлопок, а дарссеанка прошипела, когда стиснула зубы, и болезненно нахмурилась. Она постаралась расслабиться и, когда прошло несколько минут, начала вздыхать.
3
Их преследует гром. Он бушует вдали и на миг чудится, что в спину стреляет пулемёт, а пули, (заменить пулемет и пули? Мож тоже оружие?) как куски града, резво хлещут по металлической обшивке. Но, когда машина преодолела черту, преследователь начал отставать, а его крики постепенно стихать. Кораг глянул на программные окна лобового стекла. Датчики высветили то, как за машиной молния черкнула синей ручкой на тёмных облаках. Тогда воин безразлично увел глаза на центральное поле в стекле.
Если у залежей дорога подражала реке, от которой поднимался белый холодный пар, то теперь её грунт отогрелся, оттаял, словно поддался лихорадке бордюра, где нагнеталось тепло. Путь очистился от снега и потянулся вдоль леса зернистой металлической поступью. Лишь приглядевшись, Кораг видел почти прозрачные язычки пара, что тянулись ввысь.
Двигатель дребезжал. Иногда он замирал, но через секунды бешено бился. Кораг слышал плевки, будто глотка машины захлебывалась топливом. Он ощущал, как вибрирует руль и сиденье, и предположил, что легкая тряска идет от испорченного сердца, которое после долгих биений и тяжелого бремени начало непредсказуемо дребезжать и захлебываться собственной кровью. Старик всегда уверял, что его детка подобна каменной глыбе, долговечной и стойкой, когда как все остальные давно приметили, что машина похожа на улитку.
Они отъехали от дороги и остановились. Двери раскрылись. Тогда Кораг блаженно вздохнул в шлем. Теперь небо покорила гигантская сеть планетарных ступников, а ночной свет набросился на машину и оголил растёртую старчеством краску, небольшие царапины и вмятину на крыши, которая напоминала вздувшийся синяк.
"Ох уж эти небеса. Их покорили все звезды, кроме нас", — вспомнил Кораг слова Арагонды, своего вдохновителя.
Крышку капота раскрыл Вансиан и склонился над двигателем. Кораг заметил, как наставник озадаченно промычал и помельтешил головой.
— Думаю, криостат изжил свои годы, — подметил он и подошёл к старику.
— Возможно, — хрипло прошептал Вансиан и поперхнулся. — Нужно подумать.
— По-твоему из-за чего машина может захлёбываться собственной кровью?
Вансиан усмехнулся.
— Я, конечно, понимаю, что перипетии труб криостата напоминают кровеносную систему. Но! — наставник приподнял палец, замечая, что его размышления убедительней. — Сомневаюсь, что у тебя в венах течет хладагент, который льется в чан и проходит через аккумулятор из сверхпроводника.