"Быть матерью" — как-то странно слова отдавались в голове. Она не могла представить ребенка, потому что не представляет себя даже в сексе. Теперь, представляя кого-то рядом, в интимной близости, Анида испытывает отторжение, некое сопротивление. Чуждой кажется такая близость. Она видит слабость — опасность для выживания. Там она хрупка, потому что кому-то принадлежит и обольщена. А показать свою слабость — ещё страшнее, сродни смерти. Другой — это чужой. Чужой враждебен, шпион, притворщик. Согласиться на такое, мог заставить только бесконечный укол окситоцина.
Охрана захлопнула дверь. У Аниды начали течь слезы. Она будто ощутила, что потеряла в бою лучшую подругу.
4
Пока Иридий восседает на троне, рука Арагонды лежит на квадратном подиуме, который прикрывает защитный колпак. Провода от лестницы покорно вьются. Шторы закрыты и горят ярко-красным, бросая на руку отца кровавый след. Иридий безумно хочет сменить цвет на нежный, к примеру, бирюзовый, но неумышленно боится того, кто будет снимать полотна.
У лестницы стоит сервировочный столик на колесиках, куда для нового повелителя положили плодовое вино. Сейчас, на троне, в стакане он хочет заглотить утешение, но пока чувствует лишь хмелящий кисло-сладкий вкус. Попивая, Иридий смотрит на голограмму. Свет колонны слепит. Темень зала напрягает. Их борьба утомляет. Хлопья колонны высвечивают то, как народ кричит имя нового повелителя. Вскрики граждан пробуждали в нём мысли:
"Подумать только, раньше я в тайне восхищался отцом, желал стать таким же, подражал. Как же наивна молодость!"
Иридий отключил голограмму и расположился на кресле, затем глотнул настойки и глянул на руку Арагонды.
— Вот до чего тебя довел космос, — потешался Иридий и жалел, что на подиуме валяется не рог. Сейчас ему безумно хочется увидеть ванадиевый трофей, а не останки, которые скорее напоминают труп, чем вендетту.
Вдруг Иридий добавил:
— Не волнуйся, отец, я позабочусь о твоей империи.
В новом глотке он услышал, как стража пропустила советника в зал. Варфоломей проигнорировал почести к новому владыке, но тут же склонился над останками господина и запел старую песню:
— Как ты мог! Говорил, что повелитель не пострадает! А как пел, что знания Арагонды сокровенны! — безумно бранил он.
Иридий постарался передать искреннюю печаль в голосе:
— Сколько можно повторять, Варф? Иного выбора не осталось! Иначе много жертв, война, море крови.
Смирись. Повелитель мертв. Если бы он остался жив — в империи вспыхнули бы сильнейшие восстания. Арагонда не хотел сдаваться, как бы мы не давили. Но ради мертвеца никто не рискнет собой, а кто воспротивиться — единицы?
По-хорошему нужно было убить Ютия. Но когда мы покажем деву — правление бывшего владыки поставится под вопрос. "Как так? Повелитель использовал самку в войне? — подумают они".
— Слышал, — прошептал Варфоломей и положил ладонь на стеклянный колпак.
— Я помню, что обещал. Но как спасти Арагонду и все его мысли, когда обладатель не идет на уступки и компромисс? На такое никто не способен, — продолжал Иридий, но советник его игнорировал. — Всё же я думал: может мне удастся сохранить ему жизнь? Но понял, что жизнь Арагонды загубит сотни. Вот она — цена твоей сокровищницы, — договорил и дохнул, чтобы тут же выглотать вино в стакане.
Зал стоял в тишине. Казалось, что Иридий провалился на дно графина, но сосуд был пуст и эта пустота поглощала.
— Что будет с рукой? — спросил Варфоломей.
Внезапно впервые он увидел нового владыку на троне и встрепенулся.
Стакан опустил после глотка. Иридий усмехнулся.
— Отдадим в музей. Пусть граждане потешаются.
Возмущение Варфоломея яро прошипело в фильтре.
— Вы принижаете отца ради потехи граждан? Хотя, я знаю для чего, чтобы так же безудержно кричали имя нового повелителя, — упрекал он страстно, а Иридий думал "да, стражи и впрямь кричат имя". — Размажете достоинство былого владыки, чтобы другие были довольны?
Новый владыка почувствовал раздражение.
— С чего ради я должен печься от останков былого эго, — гаркнул и показал на руку Арагонды. — Не он меня воспитывал! Меня воспитывал народ, значит, я отдам душу за их счастье и жизни.
— Да, такой стороны я не видал! Учтите, если вы поставите руку в музей, я уйду с поста.
— Да уймись, Варф! Не собирался я ставить руку в музей. Она пригодится для исследований "Ордена".
Варфоломей фыркнул: