По голосу владыка забавлялся словами. Кораг опрокинул вверх голову, огнями шлема поднялся по ступенькам, и подсветка глаз осветила силуэт Арагонды, будто бы по тону повелителя рыцарь понял, что достоин лицезреть высокородного.
— Конечно, пока разум Варфоломея не любит баловаться девичьями красотами, звездным небом и малиновыми восходами. Но он только созрел, только начал носить доспехи. Со временем их краска обшарпается.
Смешок Корага гулкнул по залу. Тогда Арагонда почувствовал искру в своих словах, ведь в мыслях всплыли изгибы и родимые пятна Наиды, те самые девичьи красоты, что сравнились с сиянием звезд и сочным небом, будто бы их взаимосвязь скованна единой цепью в сознании. Именно поэтому, возбуждая разум бурными чувствами, он чаще вспоминает о космических далях. Эмоции бурлят, будоражат. Ведь звезды преследуют вечность, и их клыки раздирают. Потому повелитель на многое готов ради звезд.
— Пока что Варфоломей не может преодолеть границы нашей атмосферы. Пока что он приземлен своими амбициями.
Повелитель гулко вздохнул. Кораг услышал шипение в его фильтре, словно по картонной коробке просвирепела досада. Он давно заметил, что даже легкий намек о звездах подавляют Арагонду и пробуждают печаль, словно пока повелитель не воссоединится с космической пучиной, то не вернет половину своей жизни.
— Я знаю, что ты думаешь. Да, "Орден" способен нас поглотить. Ты прав Кораг, прав, как писаные статьи кодекса. Но запомни, законы не удивляют правилом, как чудеса волшебной искрой, — вдруг констатировал Арагонда и нажал на панель в подлокотнике.
Сиденье загудело, провода задрожали и, когда возникло синее сиянье от потолка, унялись. Владыка продолжил:
— Любой со временем познает, что амбициями заразить общество не сложнее, чем толпу вирусом. Однако сильней амбиций может быть лишь воображение. У кого хватит фантазии, тот опишет правила и блага, а амбициозная толпа заклюет врага.
Словно от слов Арагонды с потолка начал свисать туман. И Корага заворожил едва ощутимый хлопок. Его взор приластился к белым клубням с того же часа, как вцепился урожденными глазами на зимнее солнце, что клонилось за горизонт у заснеженных залежей “Ордена белых королей”.
Туман свистел, когда рвался из отверстий в круге, и падал ровной колонной. Сквозь минуты просачивался и свет, но лишь его мелкие крупицы зависали в белых хлопьях. Туманная колонна коснулась пола, и белое полотно радужно зарябило. Вдруг белые хлопья застелили цвета, масляные разводы, клочья рисунков, пока не возникли образы и перелистывающиеся картинки, но урезанные числом, будто низкобюджетную анимацию обделили кадрами. Однако голограмма эволюционировала так быстро, что глаз едва заметил бы изменение. И когда число кадров в туманном свете выровнялось, в центре зала завис видеоролик. Тогда Арагонда уже договорил, а глаза Корога уловили свет. Он узнал местность.
В сияние голограммы Кораг наблюдает за тем, как над рваными ранами в земле кипит воздух и колыхается подобно прозрачным шторам, как бурлит тонкий слой воды на вязком грунте. Внезапно за секунду в хмуром небе сверкнули сотни молниевых ветвей и ослепительная вспышка. Изображение тут же моргнуло.
— Шпионы докладывают, что солдаты "Ордена" собираются напасть на наши водородные залежи, — подтвердил Арагонда мысль, которая секунду назад возникла у Корога, словно искра проведения, когда в голограмме сверкнула сеть из молний. — Я бы назвал Варфоломея провидцем, если бы ситуация не была столь очевидной.
— Значит, — сделал глубокую паузу Кораг, — вы не посоветуетесь с Варфоломеем?
— Ты догадлив, — произнес Арагонда и усмехнулся. — Пусть наукой занимается.
— Вы не хотите, чтобы наследник участвовал в обороне? — спросил вдруг Кораг. — Да, оборона земель — дело небезопасное. Однако я клянусь, что никто не посягнёт на его жизнь! Такой опыт может пригодиться Иридию.
— Нет. Иначе у тебя, Кораг, совсем не останется работы, — ответил Арагонда с загадкой. — Ты всегда так рвешься в битву, в гущу. С Иридием станет сложно нырять вглубь. Хочу сказать: мне не нравиться, что ты сам воюешь. Ты мой полководец или солдат? Скажи, Кораг, ты хоть секунду рассматривал мое предложение? Оборона земель — это отличный шанс приемнику проявить себя самостоятельно.
— Вы знаете, я отказался сдавать пост и приемника не рассматривал вовсе, — благородно пробасила Кораг.
— Недальновидно, — упрекнул Арагонда. Кораг прокряхтел с обидой. Он вдруг припомнил беседу с Иридием. — Если у тебя нет достойного кандидата, то другие подготовят список. Опиши лишь требования, которые считаешь необходимыми. Потом кандидаты пройдут жёсткий отбор по твоим правилам.
— Дело не в кандидатах! — вспылил Кораг и тут же унялся. — Мой повелитель, я ещё в рассвете сил и не понимаю, почему меня гонят с поля боя?
— А чего не понятного, — тоскливо в полголоса проговорил Арагонда. — Потому что ты ценен живым.
Кораг снова склонил голову, словно ощущая, как жизнь сдавливает тисками. Рамки чужой воли сковали до глубокого отчаяния, ведь рыцарь никогда не испытывал ту свободу в душе, что предоставляет равная битва. Шанс решать, кто достоин жить, а кто нет — кажется глупостью варваров, но возможность забрать жизнь у равного в битве, превозносила его, будто бы то, когда ты вырываешься из когтей судьбы, и есть лик настоящей свободы. Причем Арагонда знал о капризах Корага. Он не говорил Наиде, по просьбе рыцаря. И ещё повелитель умолчал о мысли, идеи, что Кораг всё-таки не стремится к свободе, а желает достичь искупления за убийство. Поэтому он страстного ищет сильного воина в битве, равного себе, чтобы в конце битвы почувствовать, что наказал себя же.
— Что ж, Кораг, отправляю тебя к залежам: проконтролируй солдат и отбей нападение. Только прошу, не лезь опять в гущу. Пока отдохни, но не забудь вернуться за данными, а после сражения мы побеседуем о твоем приемнике, — приказал Арагонда, следом Кораг недовольно пропыхтел, понимая по тону, что это окончательное слово повелителя.
— Тогда позвольте, я попрошу об услуге? — сразу же ответил рыцарь. Арагонда благосклонно качнул головой. — Дело в Вансиане. Я не хочу, чтобы он сражался.
— Вот как? Ты желаешь лишить его права выбора? Как я, тебя, сейчас.
— Нет, — досадно сказал Кораг и отвернулся, будто ребенок, который от стыда прячет лицо. — Вансиан сражается лишь потому, что хочет сохранить мне жизнь. Я давно это подозреваю, хоть он отлынивает, говорит, что защищает империю ради Наиды. Раньше я мирился с этой мыслью, но сегодня почувствовал, что он очень стар. Он непростительно стар. Вансиан сильнее прежнего не хочет биться, словно не видит в сражениях смысла. Такие мысли сродни старческой сентиментальности и могут лишить бдительности. Так что я не лишаю наставника выбора, просто помогаю от него освободиться.
— Будет так, как решишь ты. Можешь отдать строгий приказ стражам от моего имени, чтобы Вансиан никак не смог покинуть замок.
— Благодарю, повелитель.
Голограмма померкла после того, как Арагонда нажал на панель у подлокотника. Кораг вышел, и туман рассеялся.
3
Доспехи утонули на дне пружинного матраса. Усталость приковала руки к одеялу и простынями поглотила ноги, словно к деталям привязалась тина, которая тянула в пуховые глубины.