Даже очистив разум, Кораг не мог забыть таинства повелителя.
— Ты когда-нибудь слышал, как планета поет колыбельную? — некогда спросил Арагонда. — Звук — это волны, которые вызывают колебания мельчайших частиц воздуха, других газов. Да, звук возникает только там, где есть вещество. Однако в космосе мы его всё равно улавливаем. Пусть хоть по природе — это переведенные нами звук радиоволны.
Зато Варфоломея упирался и говорил нечто едва понятное:
— Ничего особенного, солнечный ветер и… ионосферы контактируют, из-за чего появляются… ионизированные звуковые волны. Многие планеты создают их. Эти звуки транспортируют вибрация, а мы записываем их на датчики аппаратов.
— Эх, Варфоломей, и почему твои мысли не блудницы? — сказал тогда повелитель в своей манере.
"Колыбельная, — задумался Кораг, погружаясь в слабость. — Я бы не отказался сейчас от колыбельной. Лишь бы заглушить вопли".
После тяжелого вздоха Кораг обессилено распластался на спальнице и только тогда позволил унести себя безмятежному течению. Казалось, что битва на хладагентовых залежах осталась позади, а тот разговор с повелителем растворился вовсе. Однако отчего-то тяжесть в сердце не сходила, будто бы течение рассеяла платина.
В комнату кто-то вошел, процапал босыми ногами и отодвинул золотистую шторину спальницы. Милое лицо Наиды выглянуло, и снисходительная улыбка украсила печальные глаза.
— Мой бедолага, — прошептала она.
Дарссеанка зашла в спальницу. Шторы, как спицы, процокали, блеснув в свете ламп и сиянии из глаз шлема на тумбочке. Ванадиевое ожерелье на ней подловило блески, и приковало взгляд Корага.
— Давай я помогу.
Когда Наида подсела с краю матраса, легкий сарафан сомкнулся с одеялом. Она бережно взяла ногу возлюбленного и приготовилась отсоединить крепеж у сапога.
— Не нужно, — произнес Кораг и лениво отодвинул ногу. Пружины спальницы слабо скрипнули, матрас протрясся волной. — Через час я поеду защищать залежи водорода. Лучше скажи, как ты себя чувствуешь?
Наида опечалилась, пропустила вопрос, который временами бесил.
— Так сразу? И дня не прошло, а повелитель отправил тебя на новое задание. Хоть бы отдохнуть позволил.
— Дело назрело внезапно. Да и с каких пор ты привередничаешь? Я же поеду защищать нашу империю, — сделал замечание Кораг, на что Наида пристыдилась.
Дева любила перечить, но, после увесистых упреков, заставить себя возразить она не могла.
— Отдых подождет. К тому же повелитель поведал, что теперь будет искать мне замену. Потому скоро мирная жизнь утомит своей обыденностью.
Наида вдруг расцвела, засияла улыбкой.
— Так это же великолепно! Теперь ты сможешь заняться обучением стражей. И я смогу дышать спокойно, перестану страшиться каждой новости у границы.
И мы чаще будем видеться, — вдруг вскрикнула она, не опуская восторга. Наида прилегла рядом, прижалась к металлической груди Корога и закрыла глаза — Я так скучаю. Разве ты не чувствуешь? Я хочу поговорить. Есть нечто, что изменить нашу жизнь. Нечто ответственное и неотлагательное, как дети.
— Да, конечно, — ответил Кораг подавленно, витая где-то в глубинах своих мыслей. Наида услышала отстранённость любимого и замолкла.
Почему-то он не ощущал радости. Мысли навязывали счастье, но душа выла от горя, а когда Наида прижалась к груди, сдавливая сердце своими словами, Кораг чувствовал, как нарастает пустота. Тогда рыцарь вспомнил, почему шел за Арагондой. Ведь в начале зрелого пути, но ещё томлённый юным идеалистом, что постукивает в грудь до сих пор, Кораг не хотел прожить пустую бессмысленную жизнь. Он боялся умереть в безызвестности и растаять во времени, будто бы его душа никогда не существовала. Но тогда этого страха Кораг ещё не осознавал, зато понятыми были слова Арагонды в сборнике цитат: “Сохранить себя во времени можно лишь взаимодействуя с другими. Ведь после смерти время продолжит вычислять действия мира”. Тогда юный идеалист понял, что должен идти за провокатором истории. Его желание пробудилось и не покидало с тех времен.
Однако теперь что-то изменилось. Он будто стал другим. Теперь Корага ужасала мысль пасть в бою и получить свое число в надгробиях из рукоятей, как дата смерти отца на могиле. И слава перестали влиять на что-либо, ведь он думал, что время не изменит самого факта смерти. Теперь сама жизнь стала важнее исторической вечности. Сначала Корага терзало лишь ощущение, что общение со стариком не пошло на пользу, что он заразился вансианским безразличием к битвам. Но теперь он удостоверился, что смерть крадется попятам.
— Наверное, ты права, — вдруг он нарушил короткую тишину. Наида подняла голову, а глаза сверкнули удивлением и потаенной надеждой. — Возможно, я смогу принести пользу не только на поле боя.
— Принесешь. И не малую. Нет никого с твоим опытом и силой воли. И солдаты это подтвердят! Уж поверь, если ты падёшь в бою, то Арагонда лишится большего, чем обычного полководца.
Кораг провел металлической перчаткой по глициновой щеке Наиды. Ладонь застыла на скуле, откуда поднималось темное родимое пятно. Она улыбнулась. Щеки набухли и оголили глубокие ямочки. И вдруг Кораг вспомнил, что в сражение все эти мысли уходят. Тревоги покинут его тут же, испугавшись битвы, либо отшагнут в сторону, чтобы рыцарь без помех мог пустить кровь. Мысли тут же сменили направление. Теперь почему-то Кораг не мог дождаться сражения, стал готов к бою сейчас же, лишь бы приглушить раздирающие его мысли, обиду и отчаяние бессмысленности будущего.
— Ты о чем-то хотела поговорить? — спросил он.
Наида неуверенно взглянула на любимого и робко раскрыла рот.
— Не важно, — сказала дева, и растянула губы. — Поговорим, когда ты вернешься.