— Значит, твою жену зовут Лидия.
— Угу.
— Красивая?
— Да. Глаза особенно. Злые, темные, немного кошачьи.
— По-моему, это недостаток, что злые…
Дэррил смеется, а снизу слышится недовольный окрик Оды: «Вы там портал создали, что все пропадают в нем?»
— Пошли! Там торт надо Миа выносить. — Я уж было начала выходить из комнаты, как вдогонку услышала:
— Мел…
— Что? — Я оглядываюсь и встречаюсь с напряженным взглядом Дэррила.
— Не давай надежды Эйвинду.
— Что?
— Я вижу, что он влюбляется в тебя. Но ты не полюбишь его никогда, а он не предназначен для тебя — страдать будет!
— Разве, я нравлюсь Эйвинду? — От этой мысли я вспыхиваю, будто спичка, чувствуя себя неуютно в собственном теле. Но Дэррил многозначно молчит. Твою мать! — Ты ему скажи об этом! А не меня обвиняй!
— Не беспокойся, постоянно говорю, но, кажется, он не слушает.
Вот дела! И как мне сейчас возвращаться вниз? Мне придется делать вид, что ничего не случилось, что будто всё по-старому. Да еще я сидела рядом с Ларсеном! Придётся пересаживаться. Не получится ли это заметным для всех?
— Пошли. — Дэррил берет меня за руку и тащит к лестнице, где в проблеске перил виднеется недовольная Ода и смотрящий на меня своими пронзительными глазами Эйвинд. Черт! И как тут искать правильный вопрос, строить планы против Моргана, когда вокруг один сплошной бермудский любовный треугольник?
Жар поднимается столбом, после чего распространяется по телу. Жжется. Но оно стихает, будто меня опустили в теплую-теплую воду. Все оранжево-красное размывается огнем. И страшные воспоминания чередой начинают бить по глазам, сгорая вместе со мной: смерть бабушки, погоня насильников, Инквизиторы спускают на меня собак, удар пощечины Клаусснера звенит и превращается в грохот падающей стены, где боль разливается красным и концентрируется в запястье левой руки — там уже торчит нож Франсуазы, который мне вонзает Савов и проворачивает под одобрительные кивки Моргана. Кажется, вся боль, которую я испытала за всю свою жизнь собралась в одной единственной точке. Знак непросто проявляется, он разъедает кожу, как кислота, разрывает мне руку изнутри, будто крыса, прогрызая себе путь наружу. Я кричу, что есть сил, слыша извне испуганные крики. Разлепляю глаза: вокруг меня мисс Финч, Дэррил и Миа — что-то говорят, кричат, спорят. Испуганы. Но мне плевать, ибо это безумная боль разрывает руку. Я смотрю и вижу кровь: вся постель залита, а из запястья зеленым огнем горит кровоточащий Знак.
— Миа, уведи мать! Воздействуй на нее! — Миа пытается успокоить кричащую от испуга мисс Финч, выталкивая ее за дверь. Дэррил возле меня, зажимает руку. Я ору, что есть сил. Все красное, адское, становится мертвенно-зеленым. В какой-то момент понимаю, что умру сейчас: перед глазами всё плывет и теряется в боли. Но я выплываю в реальность, точнее меня будто выносит на волне и всё обретает четкость и осязание.
Боль стихает.
Возле меня сидит бледный, перепуганный Дэррил и смотрит с ужасом на мое запястье, которое он с остервенением зажимает в своих руках.
— Спасибо…
Он поднимает на меня взгляд и в них бездонный ужас. Я пытаюсь посмотреть, что осталось от моей руки, но она целая, хоть и залитая багряной кровью.
— Что это? — Сквозь темно-бордовую кожу читаются знакомые черные завитки. Не может быть! Я начинаю стирать одеялом кровь с недееспособной руки и вижу свой Знак. — Дэррил?
Он дышит часто, на лбу, будто бисер, блестят капли пота. Всё также мертвенно бледен.
— Дэррил, ты видишь это?
— Да…
— Что это? Как? Кто я?
На запястье читается такой знакомый и в то же время чужой знак: соединение Луны и Солнца. Я видела это у Кевина. А еще когда «взламывала» блок, поставленный Рэйнольдом: тогда знаки один за другим менялись на запястье, на мгновение проявившись в единое целое, но потом «потухло» Солнце, оставив мне Луну. Теперь на моей коже горели оба небесных светила, путаясь в завитках пламени и уходя в тройную линию браслета.
— Я не определилась? Что это значит, Дэррил?
— Нет. Ты определилась…