— Я тебя ненавижу!
— А я тебя обожаю!
Она вздрогнула, растерявшись. Эрик и сам смутился. Это слово вылетело так легко и непринужденно! Так и нужно, наверное. Не готовиться, не подбирать слова, не планировать. Просто сказать то, что чувствуешь.
— А что потом? — Алика первой нарушила затянувшуюся паузу. — Мы будет есть разные вкусности и пить вино?
— Да. А потом мы выйдем из ресторана. И вдруг начнется дождь. Теплый, ласковый летний дождь. И мы побежим под дождем. Вымокнем до нитки, и ты будешь дрожать в своем легком вечернем платьице.
— Вообще-то, — Алика капризно оттопырила губу, — настоящие джентльмены в такие минуты снимают с себя пиджак и отдают даме.
— Ну и я сниму. Но пиджак-то легкий, шелковый. Я же модник! Поэтому ты все равно продрогнешь. И я буду согревать тебя под пушистым пледом. А потом ты заснешь у меня на груди.
Алика легла на каменную скамью в камере и шепотом спросила:
— Так?
— Да! — отозвался он. — Спи, любимая! Пусть тебе приснится чудесный сон. Только не открывай глаза. Я укутаю тебя потеплее.
Из камеры Алики раздалось мерное посапывание. Уставшая от всего пережитого, она успокоилась немного от той фантазии, которую он для нее создал. Эрик подождал немного, прислушиваясь к ее дыханию. Убедился, что она крепко спит, и только тогда позволил чувствам вырваться наружу. Он прижался лбом к холодной стене. Со всего размаха ударил по ней кулаком. Сполз вниз, скрючился на полу, закусив кулак. Злые горькие слезы потекли из его холодных глаз арктического волка. Последний раз он плакал в детстве. И с тех пор его глаза всегда оставались сухими. Сейчас он плакал от бессилия. Вот она, самая страшная вещь для мужчины: когда не можешь ничего сделать для своей женщины. Когда хочется вырвать себе вены и из них сделать веревку, чтобы убежать на небеса. И по этой веревочной лестнице, уходящей к облакам, сплетенной из его разорванных жил, будет ступать ее маленькая легкая ножка. Но ты заперт в каменном мешке. И все, что тебе остается: молиться, чтобы план удался.
Алика
Площадь была до предела заполнена народом, а люди все прибывали. Посреди площади на высоком помосте были выстроены столбы. К каждому из них привязана девушка, одетая в тот легкий наряд, в котором она расхаживала по клубу. Видимо, девчонок выхватывали прямо из их комнат. А может быть, даже из постелей дисциплинаторов. Девчонки в ужасе оглядывали беснующуюся толпу, которая волнами накатывалась на помост. В воздухе стоял густой аромат духов. И ноздри мужчин в толпе хищно раздувались, втягивая в себя запах чужой женской плоти. Сексуальной, опасной, и потому еще больше притягательной.
Помост окружало тройное кольцо высоких и крепких дисциплинаторов из личной гвардии Дана. Они выставили перед собой овальные щиты, упиравшиеся в землю. Каждый из них сжимал мощную деревянную дубинку. Но даже эти дюжие ребята не могли справиться с напором толпы. Хотя, не скупясь, раздавали удары и зуботычины всем тем, кто пытался дотянутья до девушек.
Я вся покрылась гусиной кожей от страха. Рано утром в камеру ворвались дисциплинаторы-гвардейцы. За их спинами мерзко скалились тюремщики. Меня подняли со скамьи и бросили в лицо то серебряное платье, сшитое из прозрачных бусин, в котором я была во время последнего аукциона, и которое оставила в спальне Жанны, переодевшись в ее наряд. Вместе с платьем мне принесли блестящие босоножки на высоких каблуках. Едва я успела одеться, как меня под громкие протестующие крики Эрика потащили прочь.
Сейчас Эрик стоит рядом со мной. Руки крепко спутаны веревками. Он одет в белые полотняные штаны и такую же рубаху. Его глаза неотрывно следят за мной, а губы тихо шепчут:
— Не бойся, девочка! Смотри на меня! Не смотри на толпу!
Я стараюсь. Но как можно не видеть горящие от похоти глаза мужчин и сжатые в нитку от ненависти губы женщин?
Внезапно в толпе раздались крики восхищения и на помост поднялся Дан в окружении охранников. Он раскинул руки, призывая народ молчать, и крики стихли. Площадь затаила дыхание, чтобы не пропустить ни слова.
— Городу Ошеру и миру Рацио несу я благую весть! — зычно выкрикнул Дан.
Над его головой собралась стайка хрустальных драконов. Словно живые микрофоны они усиливали звук его голоса, и над толпой прокатилось эхо:
— Весть, весть, весть.
Дан обвел пристальным взглядом толпу. Убедился, что все глаза прикованы к нему, и продолжил:
— Демоны-лилины — потомки Лилит, так и не простили нам, детям Адама и Евы жизни благостной, в дисциплине, скромности и покое. Не секрет, что они постоянно пытаются снова захватить власть в нашем мире, как уже было когда-то. И если бы не Орден Дисциплинаторов, то мир Рацио был бы разрушен до основания и ввергнут в хаос отвратительного блуда и разрухи. Но даже среди нас, дисциплинаторов — разящих скверну мечей, могут закрасться враги. Ибо лилины — демоны по природы своей. А демоны славятся сладкими речами, что медленным ядом проникают в сердце и разум. С горечью и печалью вынужден признать, что мой брат, Эрик Вальд, поддался речам лилины. Мерзкая ведьма сумела искусить его, но как Главный Наместник Покоя я утверждаю, что Эрик — главный охотник и палач Ордена остался чист в помыслах его. И яд демоницы не проник в его сердце, а лишь ненадолго ослепил разум.
Я посмотрела на Эрика, одними губами спрашивая:
— О чем он?
Эрик растерянно посмотрел на меня и пожал плечами.
— В качестве доказательства его чистоты и виновности всех ведьм, схваченных Орденом, я прошу разрешения у народа Рацио начать экспертизу.
— Да! Начинайте!
— Сожжем ведьм!