— Ясно, — Герти склонилась над шеей, чтобы наконец-то выпить до капли ненавистную женщину.
Но та резко высунула руку из-под одеяла и воткнула в плечо падчерицы что-то острое и горячее.
Дикая боль прорезала руку по всей длине, молнией пронзила тело и добралась до ног и головы. Перед глазами Герти потемнело. Она завалилась на бок, пытаясь вытащить из плеча горячую штуковину. Но только обожгла пальцы.
— Вовремя… как вовремя в наши краях появились охотники, — мачеха торопливо вылезала из-под одеяла и, судя по всему, направилась к шкафу, чтобы одеться.
Герти быстро соображала. В её голову одновременно пришли две мысли:
«Она не сомневается, что эта штука убьёт меня».
А вторая касалась того, как избавиться от раскалённого острия.
Герти быстро скомкала в руке одеяло, обхватила наконечник и выдернула его из плеча что было силы. Из раны хлынула медовая бурая кровь, унося с собой часть боли.
Всё ещё плохо видя, Герти прыгнула на мачеху, стоящую к ней спиной, и вгрызлась в тёплую шею.
Одиль охнула, а Герти пила и пила её, и с каждым глотком ей становилось лучше. Через некоторое время сердце мачехи перестало биться, Герти насытилась и оторвалась от шеи. Мёртвая женщина завалилась на пол.
А в маленькой кроватке, которую Герти только заметила, что-то завозилось, покряхтело и заплакало.
Герти в одно мгновение оказалась рядом с колыбелькой. Ребёнок Одили и Беренгара выглядел недовольным жизнью. Он морщил личико и, сбив пелёнку, бессмысленно махал голыми ручками и ножками.
Герти сама не понимая зачем, взяла младенца на руки.
«Что ребёнок, что курёнок… Крови там — капля. Хотя и вкусная, как ягода из летнего варенья. Сосуды тонкие…»
Маленькая ножка дёрнулась, пелёнка сдвинулась. И Герти увидела, что это — девочка.
«Мальчик стал бы наследником. Но твоя судьба незавидна… Вот почему Одиль не спала. И не отдала тебя нянькам. Она скрывала твой пол…»
Малышка закричала во всё горло, но как-то тихо.
«О чём она думала? Что тайно возьмёт мальчика и воспитает, как наследника? А родная дочь будет жить, как… нахлебница в чьей-то чужой семье? Или прислужница в храме? Или… вариантов много, и все они не хорошие… Интересно, куда она дела Труди? А Мирабелла? Всё ещё живёт здесь и спит в своей комнате?»
Герти отложила орущего младенца в колыбель. Успокоить малышку ей всё равно не удастся, а действовать надо было быстро.
Она побежала в сторону кухни, чувствуя, в каких комнатах спят ничего не подозревающие люди, и разбудила Марту.
А когда сонная женщина перестала ахать, охать, пережила первый ужас и выслушала, наконец, Герти, они вернулись в комнату Одиль.
Марта занялась младенцем, а Герти, удостоверившись от кухарки в своих догадках, села писать обстоятельное письмо Дедрику.
— Милая, наш мальчик ещё маленький и он — больше не наследник, — Марта уже перепеленала малышку и сейчас укачивала её на руках.
— Дедрик умный и добрый. А ещё в свои 15 он прозорливее тебя и меня вместе взятых. Что-нибудь да придумает, — Герти скатала бумагу в трубочку, запечатала сургучом и оставила на столе. — Утром отправь гонца к брату. И Марта… когда увидишь его, не говори, что я стала чудовищем.
«Он и так догадается,» — Герти покосилась на тело Одили, спрятать которое не было никакой возможности.
— Свет с тобой, детка, — женщина осенила Герти кругом светлых, и вампирша поморщилась — рана на плече засаднила с новой силой.
— Марта, ты помнишь, что говорить стражам?
— Да, дорогая.
— Тогда прощай, — Герти приобняла тёплую женщину и вышла в коридор, отмечая, что стражи скоро придут в себя.
Она выбралась из Кёрбера тем же способом, что и вошла, и скрылась в лесу с чувством выполненного долга. Ей всё ещё было не по себе от рассказов Марты.