Стол ломился от еды, как Ромка и планировал, только вот ему самому кусок в глотку не лез. Нет, все было вкусно и красиво — сам же готовил, — просто Ромку перетряхивало от ощущения безграничной эйфории. Он ощущал себя таким счастливым и лёгким, словно падающие за окном снежинки.
На улице грохотали фейерверки, ёлка сияла огнями, на экране телевизора прыгала очередная суперстар (и по возрасту в том числе), а Ромка просто сидел, уткнувшись носом Черкасову в плечо, и был бесконечно счастлив. Какая тут еда?
— Ты там решил тупо любоваться едой и пускать слюни мне в рубашку? Предупреждаю, я в одиночку все это не съем, — шутливо проворчал Серёжа, вяло ковыряя вилкой кусок жареной курицы.
— У тебя впереди целая неделя, — хмыкнул Попов и потерся щекой о ткань рубахи. И вовсе он не пускает слюни! Вон, даже не влажная. — А пока прошло всего полчаса нового года.
— Да-да, целая неделя на-а… тазик оливье, чашку салата с крабовыми палочками, большой поднос бутербродов, пару мисок этого… с зеленью…
— Салата с языком и опятами, — с улыбкой напомнил Рома.
— Не перебивай меня, смерд! — театрально вздернув подбородок, возмутился Серёжа. — В общем, да, этого салата и ещё трёх неизвестных. На полный лист печеной картошки, курицы и рыбы, а также на чашку маленьких рулетиков с сыром и овощами.
Рома лишь покачал головой. Черкасов делал вид, что ворчит, но при этом с такой любовью перечислял наготовленные вкусности, будто, была бы его воля и желудок повместительней, слопал бы все за один присест. Но вместо этого пытается сделать вид, что он ни капли не похож на пещерного человека, и не может расправиться с единственным куском курицы.
— И ты предлагаешь мне есть все это в гордом одиночестве? — продолжал Черкасов.
— Ага, — кивнул Ромка. — И не забудь про десерт.
— М-м-м, десерт… — с придыханием протянул Серёжа, облизывая губы. — А что у нас на десерт?
Попов проводил зачарованным взглядом мелькнувший кончик языка и с трудом сглотнул. Сам он хоть сейчас с удовольствием перешёл бы к чему-нибудь более сладкому, чем салатики и картошка. К тому, что было лишь в самых сокровенных планах. Например, к этим губам, которые казались сейчас вкуснее любого десерта.
— Фрукты со сливками и мороженое, — пробормотал Рома, отрывая глаза от губ Черкасова и встречаясь с ним взглядом.
Стало ещё больше не по себе. Сердце предвкушающее ухнуло, отбивая по рёбрам бешеную дробь. А всё потому, что в глазах Сергея поблескивал тот самый хищный огонёк, который Ромка замечал всего несколько раз, но который так чертовски манил. Возможно, Волк ещё не вышел на охоту, но уже задумывался об этом. Мысленно продумывал маршрут, точил клыки и выбирал жертву.
— Бабушка всегда говорила, что сладкое перед едой отбивает весь аппетит, — тоже шёпотом отозвался Черкасов. — Но, может, съедим десерт вперёд?
— Ааа… Да… — выдавил Рома, неосознанно подаваясь вперёд.
Но прежде чём он успел коснуться губ Черкасова, тот просто напросто… встал. С дивана. И потопал на кухню.
Попов ошалело помотал головой и подскочил, собираясь кинуться следом. Как назло, у самого дивана ковёр заканчивался, и Ромка, зацепившись за его край, растянулся на полу. С кухни послышался такой же оглушительный грохот, и буквально через секунду в зал вывалился перепуганный Сергей с огромной миской мороженого в руках и ложкой во рту. Он окинул оценивающим взглядом «поле боя», останавливаясь на шумно сопящем Роме.
— Не думал, что ты тоже только и мечтаешь о десерте, — неловко усмехнулся Черкасов, откладывая миску и ложку на стол и протягивая Роме руку.
Попов благодарно ухватился за неё, позволяя поставить себя на ноги, и болезненно поморщился, когда в боку ощутимо засаднило. Рома как раз переминался с ноги на ногу, пытаясь сообразить, сильно ли ободрался о жёсткий ворс ковра, когда Сергей цепко ухватил его за подбородок и заставил поднять голову.
— Новогодняя ночь, а ты губу разбил, — протянул Черкасов. Многозначительно, печально, обещающе. — Как будем лечить?
И не дожидаясь ответа, склонился к нему, слизывая капельки крови, увлекая, маня. Губу саднило, но поцелуй был слишком сладок, чтобы его прерывать. Сергей на вкус был как мороженое. Восхитительный пломбир с кусочками клубники. Тот самый, который Ромка сам несколько часов назад поставил застывать в морозилку. Теперь оно искрилось у него на языке, придавая невероятному моменту ещё более волшебный вкус. Сейчас Роме казалось, что, сколько бы раз он ни целовал Серёжу, каждый всё равно будет особенным. Потому что человек особенный.
Ромка тихонько простонал ему в губы и закинул руки на шею, подаваясь ближе, прижимаясь всем телом. Справа на уровне бедренной косточки вновь неприятно кольнуло — он поморщился, но объятий не прервал. Как и боль в губе, это ощущение приносило больше наслаждения, чем дискомфорта.
— Значит, десерт тоже откладывается? — прошептал Черкасов, слегка отстраняясь.
— Нет, просто он будет особенным, — смело ответил Ромка. — И только посмей отказаться.
— От особенного десерта? О-о-о, как я могу? — с улыбкой отозвался Сергей.
От объятий Черкасова у Ромы сносило крышу. Хотелось всего, сразу, бесконечно много. Хотелось всегда целовать эти губы, не отрываясь, забыть о неприятно ноющих руках и бедре и наслаждаться, наслаждаться, наслаждаться… Но Серёжа этого не позволил. Он перехватил ладонь Ромы и осторожно погладил большим пальцем содранную кожу.
— Если после этого с тобой весь год будет что-то случаться… — пробормотал он, с сожалением разглядывая ладонь.
— Я случайно. Это всего лишь руки, — неловко отозвался Попов. — Вот видел бы ты меня лет в десять, когда я у тёти на даче с велика упал. Вот где была катастрофа! И ничего, зажило.
Он хотел вырвать руку из цепкой хватки Черкасова, но замер, словно статуя, так и не исполнив свой план, наблюдая, как Серёжа медленно склоняется к ладони и целует ранку. Осторожно, трепетно, он целовал каждый миллиметр саднящей кожи. А у Ромки по телу промчался табун мурашек… и горячая волна желания.