— Да чего же тут не понимать, дорогая моя? Мюллер считает, что доктор Кальтенбруннер уже имеет определённые контакты с врагом. Через вас.
— Что?
На сей раз мне даже не пришлось изображать удивление. Чего-чего, а это было явно надуманной ложью. Может, я и работала на контрразведку, но вести переговоры с союзниками было явно выше моего уровня, да и Эрнст никакой властью не обладал, чтобы они согласились его даже просто слушать. Шелленберг заметил моё искреннее изумление с лёгкой улыбкой.
— А особенно после всей этой истории с предполагаемым американским эмигрантом, с которым вы встречались в Цюрихе. Ваш шеф объяснил рейхсфюреру, что тот якобы желал начать работать на гестапо, но между тем никакого дела на него заведено не было, да и сам он куда-то подозрительно исчез, вот Мюллер и решил, что американец был представителем кого-то из союзников, на которого обергруппенфюрер Кальтенбруннер вышел с вашей помощью для начала переговоров.
— Обергруппенфюрер Кальтенбруннер не в том положении, чтобы вести подобные переговоры. Он всего лишь шеф РСХА.
— Именно. Шеф РСХА, которое по сути контролирует всю нацию. А ещё он президент международной полиции. Выше него только Гиммлер и сам фюрер, так что в положении он вести такие переговоры или нет, это вопрос весьма спорный.
— И всё же он не обладает достаточной властью, чтобы говорить от лица всей нации.
— Пока нет, но кто знает, что завтра случится? Может, он подготавливает себе благоприятную почву на будущее? — Шелленберг снова мило улыбнулся. — Это всё, конечно же, не мои идеи, а Мюллера. Я вас всего лишь предупреждаю. И будь я на вашем месте, я бы начал приглядываться к вашему шефу, и чем ближе, тем лучше. Обращайте внимание на новых людей, с которыми он входит в контакт, необычные телефонные разговоры, может даже какие-нибудь бумаги, если вам повезёт.
— Вы что, предлагаете, чтобы я за ним следила?
— Не следили, а… приглядывали, для его же блага. И докладывайте лично мне, если вдруг что-то заметите. Для вас это не должно составить труда в позиции его…секретаря. — Он нарочно едва не сказал «любовницы», но якобы поймал себя на осечке в последнюю секунду. Всё это было сделано с расчётом, естественно, только чтобы ещё раз показать мне, что он был прекрасно осведомлён о наших весьма неформальных отношениях. — Вы же знаете, что между мной и рейхсфюрером Гиммлером весьма доверительные отношения, и кому как не мне будет прийти обергруппенфюреру на помощь, если он вдруг попадёт в передел.
Его последний излюбленный приём: хорошо разыгранная забота.
Шеф внешней разведки рассмеялся чему-то своему. Я, кажется, даже угадала, чему: партия окончена, шах и мат, Аннализа. Ты так и не поняла, зачем он тебе только что всё это наговорил.
Глава 4
Первой реакцией Эрнста, когда я пересказала ему мой весьма странный разговор с шефом внешней разведки, было развернуть машину, вернуться в РСХА и «пристрелить наглого сукина сына как собаку». Но бокал бренди в близлежащем кафе, куда я его уговорила зайти, немного успокоил импульсивного австрийца, и он решил вместо расстрела пойти сначала обсудить вопрос со своим лучшим другом, Отто.
Когда тот не был занят со своей тренировочной базой, Отто останавливался в довольно недешёвых апартаментах в центре Берлина — щедрый подарок от РСХА за верную службу (а вернее от его шефа). Как только мы остановились на его этаже, Эрнст начал долбить в тяжёлую дубовую дверь с такой силой, что Отто распахнул её с пистолетом в руке и ругаясь на чём свет стоит, как только австрийцы умели. Однако, как только он увидел, что на пороге стоял никто иной как его друг, «самый опасный человек в Европе» немедленно опустил оружие, просиял в ослепительной улыбке и по-медвежьи стиснул Эрнста в объятиях.
— Эрнст! Вот так сюрприз! Ну, проходи же, мне как раз только что доставили целый ящик «Дом Периньона» из Франции! — Отто наконец заметил меня за широкой спиной Эрнста. — Здравствуй, Аннализа! Теперь сюрприз стал ещё приятнее! Знаешь, ты сегодня ну просто исключительно хороша собой!
После этой фразы он тут же получил увесистый подзатыльник от своего друга.
— Ай! Это ещё за что?
— Смотри, с чьими девушками заигрываешь.
— Ни с кем я не заигрывал. Просто стараюсь быть вежливым и галантным.
— Да ты даже не знаешь, что эти слова означают.
— К твоему сведению, я отношусь к древней австрийской аристократии.
— Польской, ты хотел сказать? — Эрнст премило улыбнулся, скептически приподняв бровь, явно намекая на отцовскую линию семьи Скорцени.
— А у самого-то матушка откуда? — Отто не растерялся и сощурил глаза в ответ. — Из Венгрии, если я не ошибаюсь, чистокровный ты наш? Да и фамилия у неё девичья была какая-то интересная, Эдварди… Может, ты у нас ещё и француз?
Я не удержалась и расхохоталась. Никто в целом РСХА не мог сравниться в колоритности с этой парочкой, особенно когда они начинали свои шутливые перебранки.
— Оставь моё генеалогическое дерево в покое и пошли-ка прогуляемся лучше.
— Я что, чую какой-то заговор? — Отто наигранно повёл носом при виде серьёзного лица Эрнста.
— Ты и представления не имеешь. Давай, собирайся. У тебя ровно две минуты. Мы будем ждать тебя внизу у машины.
— Буду там через полторы.
Отто Скорцени действительно вышел к нам навстречу ровно через полторы минуты; Эрнст, нарочно бросив взгляд на свои наручные часы, одобрительно ухмыльнулся невероятно пунктуальному диверсанту. Мы остановились у небольшой площади неподалёку — по настоянию Отто — и нашли свободную скамью на открытом, хорошо просматриваемом месте, где никто не смог бы к нам приблизиться незамеченным.