— Крилл? — Спросил я сразу, как закрывшаяся дверь издала щелчок.
— Новенький. Настоящее его имя Кирилл, но оно ему не нравится… — отозвался тихо художник. — Как и всем нам наши, в принципе.
Я стоял в центре кабинета Леонардо, скрестив руки на груди и пронзая затылок мафиозного босса взглядом. Подумал, как сейчас, наверное, было бы приятно показать этому самоуверенному типу, что он совершает глупый поступок, не боясь находиться ко мне спиной один на один. Но он знал меня слишком хорошо, и потому продолжал спокойно вести кистью по картине, нанося новые цвета.
Вся комната, в которой мы были, была одним большим свидетельством постоянного творческого беспорядка своего хозяина. Тут и там можно было заметить следы от разных разлитых красок. Поверх мягкого красно-золотого ковра было разбросано множество исписанных размашистым почерком листов и вырванных страниц. Случайно наступив на пару из них, я опустил на них глаза и увидел, что это стихи. Написаны, кстати, довольно складно, хотя никакого смысла в них, как мне показалось по первому беглому взгляду, не существовало. В конце помещения справа от двери у Леонардо, видимо, было подобие «музыкального уголка». Большую его часть занимал огромный черный рояль, на закрытой крышке которого стояла ваза с букетом всевозможных цветов. Рядом с роялем на специальной подставке стояла скрипка, блестящая лакированной поверхностью при теплом свете роскошной стеклянной люстры с лампочками-голограммами, принявшими форму свечей.
Как и все остальное тут, стол Леонардо был завален документами, недописанными историями: от очерков до романов. Под количеством, казалось бы, важной бумажной кипы я с трудом смог заметить плоский опущенный экран рабочего компьютера.
— Ты ведь сегодня был недавно на станции северо-западной колонны, так? — Услышал я голос Леонардо.
— А ты продолжаешь следить за мной? — Вопросом на вопрос отпарировал я.
— Нет, просто это уже доказанный временем факт: где бы ты ни был, там обязательно прольется кровь. Отель «Аркан», недавний фестиваль… колонна Централа. Честно говоря, мне порой даже страшновато приглашать тебя к себе. Вдруг тут произойдет взрыв или еще что хуже, из чего ты, так или иначе, выберешься живым, а я — нет.
— И правильно делаешь, что испытываешь страх. Однако я знаю, что ты следишь за мной. Скажи, как давно ты смог взять под контроль сеть камер «Ариадны» по всей Столице?
— Ну, «под контроль» — это очень сильно сказано. Все, что я могу, это просто смотреть через них.
— А разве иметь глаза по всем крупнейшим городам — это не контроль?
Леонардо удостоил меня таинственным молчанием. Очевидно, у него было, что ответить мне, но он воздержался. Наверное, не пожелал вступать со мной в спор, зная, что я никогда не буду разделять его взгляды, даже если они правильны.
— Так или иначе, — вздохнул я, коснувшись пальцами убранного за пояс парализатора, — у меня нет никакого восторга находиться здесь и видеть тебя. Я ухожу, и я знаю, что ты не сможешь меня остановить. Это не в твоем стиле.
В ответ художник обронил издевательский смешок.
— Хочешь сказать, что знаешь меня так же хорошо, как я тебя, Майкл?
Он отложил кисточку в сторону, осмотрел с одного конца до другого свое новое творение, снова усмехнулся и повернулся ко мне, открыв мне свою картину.
На холсте была изображена завораживающая композиция, от которой меня чуть ли не стошнило. Это было не потому, что ее плохо нарисовали, а потому, что Леонардо написал самого себя. Масла в огонь добавляло еще то, что художник с таким вниманием отнесся к автопортрету, что смог воссоздать себя на холсте в мельчайших подробностях. Учитывая то, что никаких своих фотографий под рукой у него не было, можно было сделать вывод, что он написал себя исключительно по памяти, и можно догадаться, как он себя любит, раз он смог сделать это великолепно.
И на картине, и на самом деле он был одет в изысканный небрежный костюм белого цвета, петлицу которого украшал настоящий живой цветок. На пальце его блистал перстень со скарабеем. Увидев это украшение, я невольно поймал себя на мысли, что древние египтяне считали этого жука чистым воплощением солнечного божества. Скорее всего, Леонардо тоже знал об этой давней вере, и как раз поэтому решил надеть его.
Но то была только одежда, сама внешность его тоже обладала притягательной к себе силой, которую очень сложно стереть из своей памяти. Первое, что бросалось в глаза, это истощенность и мертвецкая бледность Леонардо. Его кожа была настолько серебристо-белой, что его лицо со впалыми щеками, — что также напоминало в нем мертвеца — сливалось с костюмом. Такие же бледные тонкие губы чуть сужены в хитрой ухмылке.
И глаза, которые как будто были вручную заштрихованы карандашом. В них было нечто, что заставляло всех, включая и меня, понять, что дело приходится иметь не с каким-то недальновидным хиляком со слабым здоровьем, вызывающим истощение. А с самым настоящим, опасным умом, который плетет свои сети с таким холодным расчетом, чтоб из них не смогла выбраться ни одна жертва, попавшая в его жестокую игру.
Как бы ни было мне скорбно это признавать, но и мне все же пришлось стать очередной фигурой на его шахматной доске. И хотя я играю одну из ключевых ролей в его коварной партии, Леонардо ничего не помешает скормить меня противникам, лишь бы после этого, следуя из его логических расчетов, свергнуть всех своих врагов и стать единоличным победителем.
Вся жизнь для него — одна большая игра, в которой может быть только один победитель. Только он. И он вполне может выиграть свою партию, я это чувствовал, хоть мне и было обидно от этого чувства.
— Конечно, ты можешь развернуться и уйти отсюда… — Создав театральную паузу, Леонардо достал из кармана крошечный прибор, поднес его к губам с той же ухмылкой и произнес: — Крилл.
— Да, босс? — Послышался из миниатюрного коммуникатора знакомый жизнерадостный голос.
— Наша гостья с тобой?
— Елена? Да, она находится в соседней комнате номера: осматривается.
— Застрели ее.
Произнеся такой простой, краткий приказ, Ленардо не спешил смотреть на меня, пытающегося изо всех сил сдерживать спокойствие. Я знал, что он этого не сделает… Надеялся.
— Хорошо, босс. — Ответил Крилл, и я услышал оружейный щелчок.
— Сейчас, — обратился ко мне Леонардо, — когда мы услышим выстрел, ты сможешь идти. Кто я такой, чтобы держать тебя здесь…