Стюр нахмурился, нагнулся ближе к жаровне:
— Эй ты, ярлица! Это я сразил тебя, помни. Ты могла быть на её месте.
Тордис, в свою очередь, нагнулась, тон понизился:
— Да не бойся ты за свою курочку. Я к детям не пристаю.
— Стюр! — К огню подсел Ансельмо. Йормундур дал ему тёплые меховые сапоги, обмотанные шнурком вокруг голенища, и укутал парнишку в сурьмяный плащ, так что бывший монах выглядел по-смешному воинственным. — Почему они зовут меня «берси»? Это оскорбление, да? — брови юноши гневно сошлись, подбородок поджался.
— Да нет, — викинг посмеялся, половник окунулся в чан. — Это значит «медвежонок». Хе-хе! Ты же не знаешь! Такие плащи с чёрным мехом есть лишь у двенадцати мужей. У меня, как видишь, у Йорма, у других… — Стюр указал половником на гребцов. — Видишь? Некоторые в них сидят. Мы, можно сказать, у Гундреда в большом почёте.
По другую руку к повару подсела Олалья, изображая заинтересованность.
— А почему? — спросил Ансельмо.
— Потому что мы берсерки, Водановы беры. Он наш господин, мы подносим ему кровь и плоть павших, идём на бой с его именем на устах. А нам в награду мощь и ярость дикого бера.
— Бера?
— Да. Наши люди верят, что бер — особое животное. Перевертень. Говорят, когда с него шкуру стягивали, то находили под ней человечье тело. Иные рассказывают, что рубаху или кушак.
— А берсерки, — вкрадчиво заговорила Олалья, тулясь к хозяину, — они ведь уважаемые рыцари? Ярл, наверно, жалует вам богатые земли?
Глаза Стюра округлились, он от души залился смехом.
— Ты думаешь, здесь кто-то воюет за земли? — с иронией спросила Тордис.
— А ты будто знаешь! — огрызнулась рассерженная Олалья.
— У северян так заведено: ежели человек рождается ярлом или карлом — хоть от тиры, хоть от кого — ему уже полагается своя земля и хозяйство. Пусть он приблуда, рождённый не от знатной — ярл и карл имеют свои права и вступают в них, как скоро определят в них сына или дочь своего отца. Другое дело, когда человек не хочет работать на своей земле.
Стюр вздёрнул нос, отвернулся. Тордис продолжила:
— Иными словами, все, кого ты видишь вокруг — ворьё и разбойники.
— Следи за языком, девка! — оскалился Стюр.
— Правда глаза колет? Да что скрывать, рыцарь, ежели так оно и есть! А вы, берсерки, самые жестокие, потому отец вас и ценит так высоко!
Все умолкли, не считая хором поющих гребцов. Котёл бурлил, поленья в очаге поскрипывали, вёсла мерно скрипели и ударялись о воду. Если Ансельмо на минуту и забыл о пережитом кошмаре, теперь недобрые мысли слетелись назад. Разбойники, насильники, убийцы его родителей…Йормундур, Стюр, Гундред — все они одинаковые. Даже Тордис, которая ни минуты не оплакивала мать и прочих погибших крестьянок. Как же мерзко, как же дико находиться среди них! Обратиться бы рыбой, схватить эту упёртую Лалу и плыть, плыть, плыть куда подальше! На кой они связались с этими дикарями? Он-то, дурак, решил, что язычников хоть чему-то научит случившееся в деревне… Как же! Через час-другой высадятся в очередном городе и разрушат его тем же образом, что и все предыдущие! Демоны, и те милосердней.
Случилось ровно то, что предсказывал Ансельмо. Час спустя корабли вошли в светлые пресные воды. Встречное течение указало мореходам устье реки Улья, по которой, если верить купцам с Аросы, можно добраться до самых стен Компостелы. Подкрепив силы сытным обедом, гребцы приготовились бороться с течением. Улья очень широка. Вдоль её благодатных берегов раскинулось множество поселений. Видно, как вдалеке курятся струйки печного дыма. Снег не перестаёт падать, сумерки всё больше сгущаются. Гундред считал, что темнота и непогода послужат внезапному нападению. Русло реки изгибается в сторону, заметно сужается — это место перехода в Улью реки Сар. Теперь на берегах усматриваются и стада в загонах, и рыбаки, что одиноко сидят с удочками на крутых склонах. Доносится звон колоколов к вечерне. А вот и крестьянские дома — так называемые пальясо. Круглые, без единого угла, окошки маленькие, зато в двери любой брюхач пролезет. Нет ни крыльца, ни фундамента. А крыши точь в точь, как шляпки грибов, правда, наверху у них торчат трубы.
— Дивное место. Дома у здешних людей высокие, просторные. Погляди! Правда, топить их замучаешься. А уж в наших краях тепло на вес золота.
— Попрятались уже, как крысы. Нам вот чего стоит опасаться: кто-то поскачет в Компостелу и предупредит о нас.
Гундред и Лундвар, сидящие на носу драккара, призадумались: ярл запустил пятерню в рыжую бороду, жрец затеребил амулет на груди.
— Не успеет. Только коня загонит, — рассудил Гундред.
— Ещё как успеет! Особливо если продолжим плыть, как черепахи.
Гундред засуетился, схватил брошенные без надобности барабаны и рожки, раздал своим людям и приказал играть во всю мочь. Гребцы заработали с удвоенной силой. Корабли бешено понесли вперёд.
Нечеловеческими усилиями викинги добрались до компостельской гавани, только тогда воинственная музыка стихла. Поплыли бесшумно под прикрытием тумана и вечерней мглы.
Компостелу викинги узнали сразу: пальясо теснятся друг к другу, пристань облицована камнем, там и сям высятся дозорные башни, в гавани причалено множество лодок и иноземных торговых судов. Кажется, пока в городе тихо. Воины приготовили оружие, проверили доспехи, сняли с бортов щиты. Двенадцать берсерков собрались вокруг жаровни, стали передавать друг другу какую-то посудину. Когда её отложили в сторону, Ансельмо ради интереса глянул, что там такое. А увидев, обомлел.