Она не потеряла самообладания, а, напротив, весьма ощутимо ужесточила и без того крутой ритм танца. Я, имевший некоторый опыт участия в молодёжных танцевальных марафонах, уступать не собирался, тем более, что отличный алкоголь всё ещё действовал в качестве допинга. Несколько минут мы нервно и упорно состязались в выносливости, злой блеск дешёвых бриллиантов резал мне глаза. Наконец, её прерывающийся от напряжения голосок сообщил:
— Не уверена насчёт интонаций, но ваша манера общения нисколечко не улучшилась. Придётся потерпеть, ибо в качестве просителей, увы, выступаем мы. Итак, поскольку планы на эту ночь явно поменялись, то прошу сообщить, когда и где вы намерены встретиться с Магистром для окончательного оформления договора.
— Не дуйтесь! Вполне понятное раздражение после неудачной приморской прогулки не помешает мне выполнить вашу просьбу, — снисходительно заверил я, используя для ответа очередную короткую стадию сближения. — Так что поспешили насчёт смены планов-то!
— Да? Тогда почему вы ужинаете не со мною, как намечалось, а с этой подозрительной девкой? И отчего…
Ей снова не удалось закончить, так как наступила фаза «контр» — минуту нам пришлось танцевать на расстоянии взаимно вытянутых рук. Очень кстати, ибо мне паузы были необходимы.
— Ведь намекал уже, что обижен, — проворчал я, когда мы снова очутились нос к носу. — А кроме того, «подозрительную девку» я намереваюсь уложить в постель — с вами такое вряд ли получится!
— Угадали. Я замужем, и этим всё сказано. Однако пора выполнить ваше главное требование и представиться. Смотрите внимательнее…
Быстрым движением больших и указательных пальцев она разомкнула магнитную застёжку у ворота платья. Подождала несколько секунд, затем сомкнула… снова разомкнула — сомкнула, разомкнула — сомкнула… Со стороны создавалось впечатление обычной фривольной игры: раскованная барышня завлекает кавалера дразнящей демонстрацией своих прелестей. На самом же деле, перед моими глазами матово блестел пластик «Удостоверения Личности», элегантно вложенного в бюстгальтер.
У меня имелся большой опыт работы с этими карточками, и сейчас я абсолютно был уверен, что вижу либо виртуозную подделку, либо просроченный подлинник, который каким-то образом ухитрились утаить при обмене. Если верно второе предположение, то мне показывают документы на девичью фамилию!
Ладно, в хорошем хозяйстве всё пригодится. Запомним основные данные: Инга Юрьевна Шорн, иммигрантка из «Элиты»; несудимая, безработная, 20 лет… Да, скорее всего, информация из недавнего прошлого — сейчас-то ей никак не меньше двадцати пяти, а уж выглядит на все тридцать.
— Спасибо, принял к сведению… держу! — я едва успел перехватить устремлённые ко мне её руки — так быстро она выступила навстречу. — Передайте Магистру, что буду ждать его в своем гравилёте ровно в четыре утра на платной стоянке перед гостиницей «Националь». И учите: о реальной компенсации я говорил серьёзно!
— Вас же предупреждали вести себя осторожнее в здешнем Мегаполисе. Ну, хорошо, если в разумных пределах…
Снова затрещала барабанная дробь, и мы привычно замерли в ожидании финала. На этот раз при очередной смене поз я зачем-то смальчишничал, совершив эффектный прыжок на месте в два оборота, и… и оказался лицом к лицу со взъерошенной Голдой.
Мадемуазель Гансвид, оттанцевавшая не менее бойко, чем я, выглядела куда свежее; пристальный её взгляд, обращённый на меня, не сулил ничего хорошего. В какой-то миг даже показалось, что она возьмёт и даст мне по физиономии…
Я удачно ошибся. Рукой, действительно, взмахнули, вследствие чего я был заключен в тесные, дружеские объятия и в таком виде препровожён к нашему столику № 8. Усаживаясь и восстанавливая свои силы с помощью приличной порции спиртного, я обратил внимание на то, что наших партнёров в зале уже не было.
С минуты на минуту я ожидал типично бабского вопроса: «Кто эта…?» (или чуть приличнее), но ошибся — способная Голда сразу же схватывала самую суть:
— Кажется, ты её уговорил? Мини-стриптиз был совсем неплох!
Видеть, что происходило на самом деле, она не могла, и это дало мне возможность достойно отреагировать:
— О, сегодня выдался на редкость занимательный вечер! Сначала посчастливилось лицезреть изумительные обнажённые ножки, а потом очень даже неплохой бюст… Надо же, каким я пользуюсь успехом!
Голда презрительно скривила свои полные, чувственные губы, но ничего противного я не услышал. Хотя её вопрос об «отрицалах» к приятным тоже не относился.
— Видишь ли, твой резонный интерес можно осветить с разных точек зрения, — сказал я. — По мнению нашего правительства, «отрицалы» — они же «нигилисты» — представляют собой жалкую кучку отщепенцев, не нашедших своё место в современном мире и обожающих громко выкрикивать экстремистские лозунги, не больше. По мнению рядового обывателя, это деклассированные элементы с ярко выраженным агрессивным поведением, причём агрессия прямо пропорциональна их количеству. Федеральные чиновники видят в них, прежде всего, откровенных нахлебников, упорно не желающих трудиться, но обожающих регулярно и вкусно питаться. Деятели культуры, как всегда, разделились на два враждебных лагеря: точка зрения представителей первого из них почти полностью совпадает с позицией чиновничества, а гуманисты из второго видят в «нигилистах» всего лишь бедненьких, несчастненьких жертв глобальной урбанизации. Я же считаю, что эту обнаглевшую, ленивую сволочь нужно гнать в «болевые камеры» табунами и…
— Слишком эмоционально, — спокойно возразила Голда, — мне бы побольше объективных сведений.
— Можно и объективочки, — согласно кивнул я, — для того и существуют спецслужбы. Так вот, проблема «отрицалов» нас весьма серьёзно беспокоит, ибо у них начинают проглядываться контуры сильной организации с подозрительной тягой к конспиративному оформлению внешней атрибутики. Пока всё это выглядит достаточно дилетантски, но как знать, как знать…
— Мой мосластый гиббон, который прикидывался завзятым танцором, упорно интересовался, кто я такая да откуда у них взялась, — Голда снова быстро оглядела полутёмный зал. — Понимаешь, Никколо? «У них»! Тебе не кажется это подозрительным? А что ты можешь сказать о своей развязной мымре? С задатками дешёвой проститутки?
— Ничего особенного, — хмыкнул я, радуясь ответному проявлению эмоциональности. — Она из тех дев, кто предпочитает, чтобы их не просто снимали, а добавляли в это тривиальное действие капельку ухаживания, немножко лёгкой эротической игры…
— Как ваши «актрисы»? В обязательном порядке ломаются перед тем, как дать?
— Если не знаете, то нечего и выдумывать! — (я внезапно разозлился, что было вполне понятно — сам ведь увлекался этим «театром»). — Проституция — то есть механический секс за плату — как раз чисто «элитное» изобретение! А у нас сервис любви поднят на уровень высокого искусства!
— До чего патетично! Самообман, замешанный на комплексе неполноценности, — вот истинная цена твоего «сервиса». Куда честнее, если уж невтерпёж, взять да откровенно показать глазами: «Я тебя хочу!» Как это делает во-он та пепельная деваха — похоже, ты сегодня и впрямь нарасхват!
Я проследил за небрежным тычком её большого пальца — и мне едва не стало дурно: прямо по курсу плыла, мерно покачиваясь, фройляйн Эльза фон Хётцен собственной пьяненькой персоной…
Впрочем, это я ещё мягко выразился: на самом деле взбалмошная дочь Командора едва держалась на ногах, которые она переставляла строго по треугольнику с обязательным отступом назад на счёт «три». Её мутные синие глазищи, сделанные с помощью хитрой косметички вместо природных зелёных, радостно смотрели на меня в упор, словно наконец-то обнаружили милую, родственную душу среди бессчётного числа всяких-прочих нечестивцев…