6. Айн, цвай — полицай (окончание).
— Ненавижу любителей, — сказал Гога.
Он сидел на повозке, за моей спиной и ронял слова в окружающее пространство. Сначала я думал, что это он с Баркасом разговаривает, потом, что со мной. Но Баркас молчал, а моего ответа Гоге и не требовалось. Так что, похоже, говорил он просто так, чтобы не молчать. По-моему он ещё и ногой покачивал, как маленький мальчик. Ствол его автомата почти упирался мне в спину.
Здоровяк и Малой тащили телегу куда-то, судя по солнцу, на северо-запад. Толик по-прежнему был без сознания. Может это и к лучшему…
— Насмотрелись боевиков и думают, что если пуля попала в кого, так он тут же теряет сознание и кулём валится на пол, — не умолкал Гога. — А противник и не думает падать. Сам видел, как Лёха, кореш мой, с тремя пулями в груди прожил ещё полчаса, пока я его до больницы вёз. Причём в Приёмный покой он сам зашёл. А оттуда уже вперёд ногами, — голос рассказчика на миг погрустнел, но только на миг. — Или другой случай. Один отморозок со сквозной дыркой в голове, мы думали — остывает уже, нож вытащил, Репе под колено — раз! — и связки порезал.
— Здесь налево, — скомандовал Гога. Я потянул повод, поворачивая в указанную сторону, и он продолжил. — Так что даже в голову — ещё не факт. А эти слюнтяи, как увидят, что жизнь не кино — сразу полные штаны. И ну палить. Не умением, так числом взять. Глаза на выкате и уже не различают: где свой, где чужой… И невдомёк этим паразитам, что вид своей крови делает врага ещё опаснее. Опять же — рикошеты, если в помещении. Короче, там, где нужно было улучить момент и двумя тремя выстрелами решить вопрос, они устраивают бойню.
— Ну всё, — вдруг сказал Гога. — Приехали.
Я потянул вожжи на себя, останавливая упряжку.
Дорога, вильнув на повороте, упиралась в огромное, сколько видит глаз, болото, утыканное редкими почерневшими деревьями. Но не заканчивалась, а продолжалась, круто уходя под воду. Наверное, здесь не так давно просел участок суши. А может, ездят по ней в самый омут некие местные обитатели по своим странным делам.
Зона. Чего здесь только случается.
— Слезайте, — скомандовал Гога.
Я спрыгнул с облучка и оглянулся.
Гога уже без опаски открыл крышку «гроба» и ткнул Троячку прикладом в бок. Раз, другой. Тот замычал.
— Живой? — хмыкнул наш конвоир. — Слезай. Приехали.
Толик застонал, завозился. Попытался сесть.
— Где я? Куда приехали? — переспросил он, слепо вертя головой. — Уже лагерь? Где мы?
Одну руку он прижимал к животу, другой тёр лицо.
— Приехали-приехали, — весело подтвердил Гога. И уже мне: — Помоги ему.
Пока я возился с Троячкой, «камуфляжный» достал из кармана яблоко и сочно им захрустел.
— Хочешь? — протянул он ещё одно Баркасу, тот отрицательно мотнул головой.
— Давайте вперёд, — скомандовал Гога невнятно, когда я помог Толику, тот почти висел на мне, стать на землю.
— Куда? — не понял я. — К воде?
— К воде, — легко подтвердил Гога. — Сейчас паром прибудет.
Я взял бродягу под руку, и мы подошли к самой кромке болота. Было до звона в ушах тихо, ни плеска, ни шелеста, ни кваканья.
— Что происходит? — не унимался Толик. Он всё время пытался обернуться на ходу. — Где я? Кто вы такие?
Огрызок яблока просвистел у моего уха и плюхнулся в воду.
Осознание того, что вот-вот произойдёт, пришло ко мне одновременно с двумя, почти слитными, щелчками предохранителей за спиной.
Я машинально подтолкнул Троячку вперёд, тот по инерции пробежал несколько шагов, споткнулся, рухнул в мутную трясину. Не успел я последовать за ним, как сзади застучали автоматные очереди. Три пули ударили мне в спину. Четвёртая, я уже падал в болото, насквозь пробила голову.
Я взмолился, что бы тут оказалось достаточно глубоко, и мои молитвы были услышаны: снизу пахнула холодом чёрная бездна омута.
Мутная вода сомкнулась за спиной, скрыла от солнечного света, но не от пуль. Еще две настигли меня: одна разорвала ухо, другая перебила левую руку. Рядом дергался тоже раненый Толик Троячка. Погружение было для него неожиданностью, он не успел глубоко вдохнуть и теперь пытался всплыть. Я схватил его за широкий армейский ремень, придержал, получив локтем в лицо. Вода стала рыжей от нашей крови.