— Ну, знаешь! Это надо лупить десятитонным тараном! Фактически сейчас дверь представляет со стеной единое целое — заходит туда и сюда дюймов на десять, так что замки не нужны. Погнуть жёлоб? Теоретически… э-э… нет, не допускаю даже теоретический вариант. Считайте, что мы спаслись, а вот ваши кони…
— Лошадок как раз не тронут, — подала голос Младшая Королевна. — Оборотни почему-то ими не интересуются, а они в свою очередь не чуют оборотней…
— Почти ажур, — коротко подытожил Мстислав, потирая побелевшие щёки. — Половина второго, остаётся перебдеть часика четыре, всего-то. Предлагаю, чтобы побыстрее согреться, начать ходить по кругу. Увы, места тут немного…
Его идею насчёт размеренного движения поддержали не сразу — некоторое время витязи стояли, не шевелясь, всё ещё внутренне переживая события происшедшей схватки. Затем Малинка подошла к порядочно уже уставшему Роману, пристально поглядела ему в глаза и, ничего не сказав, решительно протянула вперёд обе руки. Тот с облегчением осторожненько переложил на них подозрительно неподвижную Ольду и поспешил отойти к отцу, слегка краснея под его насмешливым взглядом. Они оба стали наблюдать за Младшей Королевной, которая несла на вытянутых ладошках свою безмерно надоевшую «секретаршу» с таким видом, словно раздумывала, куда бы её уронить. Однако Ольда, очевидно, почувствовала разницу прикосновений — она открыла глаза, быстренько осмотрелась и, перекатившись, ловко спрыгнула на пол. Как ни в чём не бывало, она направилась прямёхонько к Роману, покачивая бедрами и посверкивая голыми коленками. Жизненная сила, если учитывать возраст, была у неё потрясающей. А у сына Командора, который измучился куда больше, чем ожидал, настроение оказалось прямо противоположным. Чуткая Малинка это поняла и, ухватив мадемуазель Ласкэ двумя пальчиками за шиворот, легко остановила. Та, как показалась Роману, попробовала было выскочить из платья, а когда это не удалось, перекрутнулась лицом к Младшей Королевне, пронзая её голубым испепеляющим взором. Начался необыкновенно красноречивый разговор без слов, сопровождавшийся появлением румянца у обеих дев, характерными поворотами голов, нервическими шевелениями локотков и пристукиваниями каблучков. Кроме того, было видно, что каждой невыносимо хочется надавать сопернице пощёчин и оттаскать за волосы. Но в который раз больше всего поражала абсолютно индифферентная реакция витязей, будто они и эти женщины существовали в каких-то параллельных мирах…
Тем временем в дверь продолжали бить с тупой, равномерной настойчивостью. К этому начали привыкать и почти не обращали внимания. Командору пришла в голову хорошая мысль: он быстренько стащил с сына куртку, скинул свою и поспешил обогреть рассерженную леди и накрыть разгневанное Их Высочество. Но и тут мирно не обошлось, ибо обе аристократки одновременно ухватились за кожанку Романа. Победа, разумеется, осталась за Малинкой: она легко выдрала драгоценную вещь из цепких рук Ольды, без промедления облачилась в неё и принялась гордо вышагивать, поглядывая на хозяина одежды почти примирительно. Потерпевшую поражение девицу пришлось с головы до пяток завалить кучей изысканных комплиментов по поводу и без повода; рассыпаться перед ней в восторгах от филигранного соответствия изумительных внешних данных и богатейшего внутреннего содержания; восхититься редчайшим сочетанием инстинктивной женской интуиции и расчётливого мужского ума… и ещё с десяток подобных банальностей… и ещё немного прочих… и ещё несколько других… Густав фон Хётцен вовсю демонстрировал навыки общения с прекрасным полом, и Роман про себя признался, что до таких вершин ему далеко. На неудовлетворённых девок следовало бы натравить как раз папашу, а самому путешествовать с увлекающейся сестрицей и охранять её от напастей. Видишь, что тут творится…
Роман стал прикидывать, не дать ли распоряжение на вездеход установить связь с Эльзой и предупредить её, чтобы не лихачила; потом сообразил, что глубокая ночь — не совсем подходящее время для столь тревожных сообщений. Потерпим до утра, подумал он и длинно зевнул, удивившись, как быстро человек может переходить от стрессового состояния к покою и наоборот. Кажется, потеплело, и можно попробовать вздремнуть, прикорнув где-нибудь у стеночки, пока всё хорошо и тихо… Тут он обнаружил, что нападения на дверь прекратились. Только сейчас или уже давно? Роман беспокойно поискал глазами отца и увидел, что он окончательно нашел общий язык с Ольдой — та как раз собиралась вновь показать ему своё оружие, доставая его из разодранного платья вместе с голой ногой. Ну что же, стало быть, недавно…
Пронзительный сигнал тревоги был похож на проверку реакции — так непредвиденно он прозвучал. Подтвердилось, что нервы у всех ещё достаточно взвинчены, ибо каждый из людей по-разному дёрнулся, как после внезапного ночного прикосновения. Только Командор выразил свое состояние застывшей, неудобной позой с криво опущенными руками, а затем едва слышно, но очень обстоятельно высказался на тему «что такое не везёт» с помощью самых откровенных солдатских ругательств. Памятуя о лингвистических способностях госпожи Ласкэ, он решил отвести душу на шестом основном языке планет «Элиты», но по-видимому не угадал, так как кончики ушей у Ольды заметно побагровели.
— Что сие означает? — поинтересовалась она таким хитреньким голоском, что вопрос можно было отнести и к шокирующей невоспитанности собеседника, и к происхождению занудливого звона. Командор предпочёл второй вариант.
— Читать умеете? — скрывая своё смущение, он ответил чуть грубовато. — Вон мигает табло: «Внешняя энергозащита отключена»!
— Ка… каким образом?! — ошарашенно выдохнул Роман, чувствуя, как во рту всё мгновенно пересохло. — Это же запустить систему можно одним пальцем, а чтобы остановить… Только из генераторской, предварительно перекрыв дублирующую линию, и… и рубильники надо поворачивать одновременно двумя руками!
Он еще некоторое время довольно бестолково объяснял хмурым витязям все премудрости устройства блока безопасности, потом умолк, запутавшись. Командор немного подумал и обесточил звуковое сопровождение сигнала, оставив одно визуальное, а затем вызвал по рации вездеход.
К огромному, всеобщему изумлению ему ответили основательно заспанным: «С-сслышаю… Да, это дежурный… Лейтенант? Спит, как и все остальные! Не, всё нормально! Да, снаружи бесятся… А что нам до этого! Не… Не… Нет, полный порядок. Да, а как у вас? Ничего? Ну и ладненько…»
— Содержательная беседа… — пробормотал Вадим и, подавшись вперед, чётко перехватил передатчик, которым обозленный Командор в сердцах засветил по стене. Потом он подошёл к двери и несколько минут стоял, прислушиваясь. Все тоже замолкли, и тишина сделалась абсолютной. Чуть поколебавшись, витязь осторожно заглянул в смотровое оконце, и в тот же миг на него обрушился удар такой ужасающей силы, что затряслась вся станция. Вадим птицей отлетел назад и вовремя, так как вторично ахнули уже точно по стеклу, расколов его наискосок.
— А новый ночной гость работает на психику, — нервно усмехнулся Мстислав, дёргая щекой. — Пугает вполне профессионально!
— Нет, не пугает — я кое-что разглядел, — сбивчивой скороговоркой отозвался Вадим. Его правоту подтвердил третий направленный удар, после которого всех осыпало стеклянным крошевом. Послышалось громкое, свистящее шипение.
— Герр фон Хётцен, — мелко-мелко застучала зубами Ольда, — вы что-то говорили про змей?
Ей не ответили. Общее внимание переключилось на рваное дверное отверстие, а запоздало-мстительное Малинкино: «Не только про змей, но и про пауков тоже… больших таких, мохнатых пауков!» ситуацию отнюдь не разрядило. Витязи обнажили клинки. Командор попытался было вложить пистолет в трясущуюся руку Ольды, но та судорожно оттолкнула его и сделала совершенно серьёзную попытку забраться в один из морозильников. Её оттуда немедленно извлекла Малинка, сопроводив свои действия грубоватым, но вполне справедливым замечанием: «Задохнёшься, дура ненормальная!», после чего загнала потерявшую самообладание мадемуазель Ласкэ в дальний угол и загородила собой.
Предсказанного нападения пресмыкающихся и членистоногих не последовало, но до утра отдыхать никому не пришлось. В течение трёх с лишним часов в камеру непрерывно заползало щупальце — чёрное, осклизлое, толщиной в руку и бесконечной длины. Его без устали рубили в куски, а оно корчилось и яростно извивалось под доносившееся из коридора оглушительное шипение-свист. Крови не было. Отрезанные части ещё некоторое время шевелились и подскакивали, как на раскалённой сковородке, прежде чем окончательно затихнуть. К ним не стоило прикасаться незащищённой кожей — последствия были самыми болезненными — и в худшем положении оказалась как раз Ольда с её открытыми коленями и плечами. Но Младшая Королевна заботливо запеленала её в куртки Командора, Вадима и Мстислава и внимательно следила, чтобы с ней ничего не случилось. Отец и сын фон Хётцены, обливаясь пОтом, укладывали мёртвую плоть в холодильные камеры, забили их доверху и начали сваливать где придётся. И тот, и другой с ужасом отгоняли навязчивый, но вполне допустимый вопрос о том, что делать, если свободного места не останется…
…Вторжение закончилось около половины шестого утра — на точное время никто не обратил внимания. Щупальце перестало лезть, и очередной обрубок так и застрял в щели. Мстислав отстегнул последний биостимулятор и вместе с остальными витязями бессильно опустился на пол. Только через час было решено приоткрыть дверь… ещё минут через двадцать отверстие увеличили до десяти сантиметров… ещё через полчаса до тридцати… Где-то между семью и восемью часами обалдевшие от бессонницы и страхов люди по одному вывалились в пустой коридор, и сразу же их ноги погрузились на дюйм в знакомую вязкую пыль. Кроме неё больше ничего не было — ни в комнатах, ни в центральном зале, ни на втором этаже. Роман долго искал хоть какие-нибудь следы ночных сражений, но они имелись только на его теле и телах других, которым досталось больше остальных.
Не прояснил ситуацию и всласть выспавшийся экипаж вездехода, который, видимо, оттого, что поздно лёг, благополучно дрыхнул аж до начала десятого. Никаких видеозаписей они, естественно, не делали; ничего толком, разумеется, не разобрали, и определённых выводов, само собой, высказывать не могут. Наибольший шок поджидал Командора, Мстислава и К° в тот момент, когда они решили показать Гуннару и прочим неверующим морозильную камеру с останками чудовища-спрута. Даже скисшая после того, как выяснилась тайная её слабость, Ольда собственноручно обшарила всё, до чего смогла дотянуться; дотошно исследовала каждый шкаф и вылезла обратно, беспомощно разводя руками, растерянно хлопая глазищами и жалобно повторяя: «Может быть, я заболела? Может, мы все заболели?» От неё деликатно отворачивались, так как она была перепачкана той самой, уже виденной-перевиденной пылью — вот и всё, что было в наличии. Неосторожное предположение лейтенанта о массовой галлюцинации переполнило общую чашу терпения — люди дружно загалдели и зажестикулировали. Особенно громко возмущался герр Густав фон Хётцен, он же Командор.
— А раны? А синяки? А рубцы, вот эти рубцы — тоже следствие наваждения?! — в запальчивости орал он. — А нет ли мнения, что все мы перепились в стельку за ужином, потом начали выяснять отношения и навешали друг дружке фонарей? Да ещё вам мешали отдыхать бестолковыми вызовами! Нет, я отсюда так просто не уйду, пока кое-что не выясню!
Гуннар безуспешно пытался вставить хоть словечко, а потом замолчал, осознав, что человеку надо выговориться. Командор делал это добросовестно и за всех, причём треть его десятиминутных излияний пришлась на вполне терпимые для женских ушей проклятия по адресу планеты. Далее, практически без перехода, он начал выдавать распоряжения — и вполне разумные. Погнав мучеников этой ночи в ванную («…сначала мужчины, ибо дамам всегда требуется много времени…»), фон Хётцен-старший затем гарантировал им пять часов сна, а потом пообещал двухчасовой марш-бросок к «цветку» № 4 на скорости 50 миль в час. Это было осуществимо, так как и машина находилась в порядке, и кони, как и предполагала Малинка, прекрасно отдохнули, никем и ничем не потревоженные.
Лейтенант согласно козырнул и отправился выполнять свое задание, которое требовало продолжительной работы. Роман знал, насколько быстро его отец справляется с неприятностями, однако приказ провести самое тщательное временное сканирование всех без исключения приборов малой станции № 3 мог отдать только человек, сумевший сохранить после такой ночки ясный ум. Это, несомненно, делало папе честь, а вот сам сынок оказался способен лишь залезть под душ и переодеться во всё чистое. Его начало клонить в сон — освежающего эффекта горячей воды не получилось. Тогда, разозлившись, Роман «принял» биостимулятор и отправился помогать Гуннару Озолсу и Эрику Шедуэллу, работавшим в центральном зале. С их помощью удалось сделать не слишком удивившее его открытие, что система защиты была отключена дистанционно. Кому-то настолько хотелось угробить непрошеных гостей, что он предусмотрительно вмонтировал два блока дубль-управления с аккуратными «жучками»-шпионами. Шутки «Незнакомца в маске» кончились.
С наслаждением отпустив по не известному пока адресу порцию добротного славянского мата, Роман поплёлся к выходу, твёрдо решив вздремнуть только в вездеходе и в девичьей компании. Надеюсь, при папочке они не начнут цапаться, подумал он. Вспомнив о Младшей Королевне, а затем и о своей куртке, молодой человек рискнул приблизиться к ванной комнате и заглянуть в приоткрытую дверь. Да, Малинка была там — бодрая и розовая после контрастного душа, в новеньких шортах и спортивной майке, она стояла перед зеркалом и, размазывая выступившие слёзы обиды и огорчения, безуспешно пыталась привести в порядок свой распухший нос. Увидев Романа, девушка сразу же закрылась руками и пролепетала: «Оставьте меня… пожалуйста…», однако сын Командора сделал несколько шагов вперёд, ступая, впрочем, не слишком уверенно. Не зная, для чего всё это, он осторожно положил ладони на обнажённые плечи Малинки — они задрожали и сначала превратились в камень, но затем постепенно расслабились, становясь обычными нежными девичьими плечами. Роман бережно их погладил и прикоснулся губами к виску Младшей Королевны.
— Я пришёл за кожанкой… — тихо сказал он и попытался отвести её пальцы от лица. Малинка чуть поупиралась, а потом опустила руки и завела их за спину.
— На вешалке, там… — прошептала она и, не закончив, закрыла глаза. Роман вгляделся в её чистое, открытое лицо, невесело улыбнулся и, приподняв девушке подбородок, постарался как можно любовнее поцеловать её в губы. Малинка стояла, боясь пошевелиться и даже вздохнуть, а когда почувствовала себя в настоящих объятиях, лишь слабо что-то пискнула. Она не подумала, как мадемуазель Ласкэ, затянуть поцелуй и не посмела на него ответить. Зато еле слышно спросила:
— А… а Ольда слаще меня?
Фон Хётцен-младший от неожиданности застыл на месте, даже не сумев придать своей физиономии самый простенький, удивлённый вид. Однако эта неподвижность его и выручила, потому что Королевна посчитала её реакцией на незаслуженную обиду и торопливо принялась извиняться. Мстислав был прав, когда заметил, что этого она делать не умеет. Слышалось невразумительное: «…я думала, что вы… что она… что вы ей заинтересовались… Ольда может вас… всегда смело ведёт себя с мужчинами…» К последней фразе Роман сумел вернуть толику сообразительности и поспешил заметить, что в почтенном возрасте мадемуазели Ласкэ подобная реакция на молодых парней вполне объяснима.
— В каком возрасте? — удивленно переспросила Малинка и, услышав пояснение, весело рассмеялась: — И вы поверили? Она же первостатейная врунья и выдумщица! Отнимите от сказанного ей почти 20 и тогда получите настоящее число! Ольда ненамного старше меня и воспитывалась вместе с Мстиславом и… и некоторыми другими. Страшно любит воображать по делу и не по делу… Очень боится змей и пауков… обожает доставать окружающих, а вообще она — хорошая девчонка! Но ведь Ольда… ведь вы… ведь Ольда не слишком сильно вам нравится, правда?
— Правда, — не колеблясь, ответил Роман, отчего-то чувствуя себя почти законченным мерзавцем. Может быть, потому, что Малинка уж больно радостно просияла и даже забыла прикрыть платочком свой набухший носик…