Меня это начинало веселить, а Пётр так же просто и серьёзно ей ответил:
— Потом мы заедем поглубже в лес и там припаркуемся на ночь, поужинаем и ляжем спать. Ты ведь с нами поужинаешь?
Кажется, девка струсила. Куда-то делось её глупое лицо. Она откинулась на сидение и стала смотреть в окно. Мы с Петром переглянулись.
— Молчание — это знак согласия? — с издёвкой, страшным голосом спросил я, но Пётр недовольно посмотрел на меня и прошептал:
— Не надо, не пугай её.
Солнце как-то резко упало за горизонт, наступили сумерки. Я включил фары и стал думать, что пора остановиться, пока совсем не стемнело, и устраиваться на ночлег.
— Остановите, — вдруг сказала девушка. — Выпустите меня.
— Останови, — попросил меня Пётр.
Я прижался к обочине и остановился. Пётр вышел и так же учтиво открыл ей дверь и подал руку. Та по-королевски вышла с крепко поджатыми губами, выдернула свою руку из руки Петра и, не прощаясь, пошла по дороге.
— Не стоит благодарить, — высунувшись в окно, крикнул ей в спину я.
Пётр стоял рядом с внедорожником и смотрел ей вслед. Я оглядел место, где мы остановились. Оно выглядело довольно подходящим. Справа темнела небольшая просека, по которой можно сразу углубиться в лес. Слева раскинулось поле, покрытое пеленой вечернего тумана. Было довольно сыро и зябко.
— Пётр, может быть, здесь и остановимся? Темнеет быстро, не вижу смысла ехать дальше. Предлагаю прямо здесь свернуть в лес и устроиться на ночлег.
— Поддерживаю, — сказал Пётр, но не двинулся с места.
Я высунулся в окно и посмотрел туда, куда глядел Пётр. Он всё ещё смотрел на девушку, которая отошла от машины на сотню метром и уселась на обочине.
— Не понимаю, что ты хочешь? — спросил я.
Вместо ответа, Пётр залез на своё сидение и сказал, чтобы я ехал. Я завёл автомобиль и, проехав до просеки, свернул в лес. Найдя удобную стоянку под листьями раскидистого клена, я вышел и оглядел место на предмет заметности с воздуха, потому что помнил про квадрокоптер. А кленовая роща была идеальным убежищем.
Я быстро достал всё для костра и занялся им, поручив Петру ставить палатку. Костёр быстро разгорелся. Я развесил над углями котелки с водой и жидкой похлёбкой. Дела у Петра тоже шли хорошо: палатка уже стояла. Да что с ней было возиться? Она же самонадувающаяся! Выдернул клапан — и всё! Пётр побросал в палатку термоспальники. Я поставил на землю миски и разлил в них горячую похлёбку. Пётр как-то тихо и послушно взял миску, но не прикоснулся к еде. Он как-будто бы чего-то ждал.
Вдруг раздался звук сломанной ветки. Я положил руку на топор и замер. Пётр улыбнулся и тихо произнёс:
— Что ты тут делаешь?
Из темноты в круг света вошла девушка. Она выглядела испуганной и замёрзшей. На её лице не осталось ни следа той глупой беспечности, которая меня так раздражала. Она робко спросила:
— Простите меня… Можно я с вами посижу до рассвета?
— Садись, — сказал Петр, уступая ей своё место.
Девушка, ещё более оробев, приблизилась и села на предложенное место. Пётр, кажется, был счастлив, как будто он получил что хотел, но пытался свою радость скрыть.
— Ужин готов. Может, разделишь его с нами?
— Нет-нет, — быстро сказала девушка. — Я не голодна.
Я с удивлением посмотрел на неё. Похоже, она делала попытку сохранить своё достоинство. Это было хоть и наивно, но достойно уважения.
— Как тебя зовут? — спросил Пётр.
— Настя, — тихо ответила девушка и опустила глаза.
— Анастасия, значит, — проговорил Пётр. — Какое красивое имя. По-гречески оно означает «воскресение». Воскресение для жизни, жизни вечной.
Девушка, наконец, оторвала взгляд от земли и подняла на Петра. Всполохи огня играли в её расширенных зрачках.