— Я могу смотреть за ней, — отзывается Хэш. Хак, до этого разглядывающая смутные отражения в поверхности своей чашки, вскидывает голову и пристально смотрит на гиганта, как будто пытается его предостеречь. Но Хэш ничего не замечает.
«Зачем, мальчик мой? — думает она. — Зачем?»
Следующая мысль совсем не радует старую охотницу. Она старательно отгораживает её и выкидывает из головы.
— Вы собираетесь обучить чудовище и надеетесь, что оно будет вам подчинятся, — подытоживает Реза. — Это противоречит всем разумным доводам и протоколам безопасности. Она станет опаснее и убьёт больше людей. Одно дело, кизеримы…
— Сейчас гэвэрэт Морав куда ближе к кизеримам, чем к людям, — подаёт голос доктор, о котором все и подзабыли. Он выходит из тени, задевает металлическую фигурку, и та с громким лязгом падает на пол.
— О, не волнуйтесь! — говорит Мадан и небрежно машет рукой. — Так что там с Юдей…
— Она… Трансформация не проходит бесследно для психики. Мой предшественник уделял мало внимания этому вопросу, но я… На основе полученных данных могу сделать вывод, что часть сознания кизерима, который инициировал гэвэрэт Морав, по видимому, сохраняется в лимфе. По мере адаптации организма, оно даёт о себе знать. Испытание может купировать симптомы…
— Вот и славненько! — перебивает доктора Мадан и дружески хлопает ибтахина по плечу. — Вот видите, Реза? Мы «купируем симптомы». Но если даже после Испытания инцидент, не дай Элоим, повторится, или вы будете отмечать тревожные тенденции, мы пересмотрим наше решение. Как вам?
— Соглашайтесь, мар Ипор, — говорит ректор. — Несмотря ни на что, она, всё же, человек и почти не отличается от нас.
Реза мог бы возразить. Редкий человек убьёт двоих вооружённых людей так быстро, а раны… подобное ему доводилось видеть только на охотах, когда кизеримы прорывались сквозь Хэша или Хак, и тогда в дело вступали ибтахины. Рваные порезы на шеях напомнили Резе о чудовищах из мэвра, о дикой тёмной воле, единственная цель которой — любой ценой уничтожить человека и набить брюхо его мясом.
«Не подоспей мы тогда, она бы начала их жрать, — думает он. — Тогда не осталось бы никаких сомнений. Даже у вас, мар Гон».
— Хорошо, — говорит Реза. — Но при малейшем подозрении я сделаю всё, чтобы остановить её.
— Безусловно, Реза! Безусловно! — восклицает Мадан и поднимает свою чашку. — За нового фюрестера!
Директор доволен настолько, что даже этого не скрывает. Кривится начальник ибтахинов, хмыкает пожилая охотница, укоризненно смотрит на Мадана ректор. Один лишь Хэш, кажется, упустил из виду поведение своего начальника. Ему кажется, что в одном из углов он видел фигуру в плаще, но морок рассеялся, стоило сосредоточить на нём взгляд.
>>>
Пробуждение выходит едва ли приятным. Барахтаясь в черноте, Юдей изнемогает от видений, которые накатывают непрошенными волнами. Гнездо с кучей чёрных личинок, и какая-то невообразимо уродливая птица, полу-обглоданная падальщиками. Таких птиц Юдей не видела ни разу. С видениями приходят и чувства: вот она зарывается в землю и чувствует каждое насекомое, что ползёт по ней, а вот она впивается в чью-то плоть и вместе с отвращением другая часть её тела взрывается упоением. От вкуса холодной гнилой крови во рту хочется одновременно блевать и попискивать от удовольствия.
«Что со мной?» — думает она, и мысль натыкается на барьер, созданный чем-то внутри.
«Кто ты?» — спрашивает Юдей, но в ответ доносится лишь шипение, полное ненависти и угрозы.
Женщине страшно. Она одна в темноте, запертая с чем-то, желающим ей зла. Как защититься? В детстве мать часто говорила ей, что если не думать о призраках, они никогда не придут, но призрак уже внутри неё, отъел часть сознания и не собирается останавливаться. Не важно, думает она о нём или нет.
«Помогите, — просит Юдей, но никто её не слышит. — Убейте меня».
Тишина и шипение. Стены и непроглядная мгла. Холод со всех сторон и резкий запах едкой жидкости во рту.
Юдей вскакивает на кровати.
Первым делом она осознаёт себя в палате. Следом накатывают воспоминания.
Женщина падает обратно на подушку и начинает рыдать. Она видит перед глазами людей, кровь, разодранную плоть. Деяние своих собственных рук и тех частей, что подарило ей существо из другого мира. Спазмы прорываются сквозь хлипкую стенку шока и захлёстывают её с головой. Она кричит в голос, кусает подушку, пока не начинает сводить челюсти, снова ревёт. Никто не приходит.
Так продолжается некоторое время. Юдей не знает сколько. В какой-то момент входят люди, и на долю секунды ей кажется, что это духи убитых ею ибтахинов пришли с того света, чтобы отомстить. Из-за формы. Чёрная одежда обезличивает, делает похожими друг на друга.
«Хэш!» — радостно думает Юдей, но всматривается в его лицо и затеплившийся было в душе огонёк гаснет. Он смотрит на неё без всякого выражения, словно на дверь, пол, вилку. Всего лишь инструмент. Испорченный инструмент, который нужно починить.
Он что-то говорит. Её взгляд скользит по лицам и в них старательно запрятанный ужас соседствуют с до бела накалённой ненавистью.
«Ещё бы».
Речь вспахивает тишину, голоса вибрируют в воздухе. Лицо Хэша исчезает. Лязгает замок на двери. Юдей, как не пытается, не может вспомнить ни слова.
Жизнь вновь ужимается до палаты, но теперь всё иначе: Юдей не жертва, а чудовище. Впору запереть её в стеклянном ящике, колоть ядами и бить электрошоком, смотреть за тем, как зарастают раны, нанесённые медицинским скальпелем, брать кусочки волос, плоти, образцы жидкостей, которыми истекает тело, на анализ. Если бы кто-нибудь спросил, она первая бы предложила карантин, изоляцию, клетку, да только решение вынесли без неё.