«Зайду позже», — решает она.
На пятом этаже неожиданно меняется свет. Желтоватый и тусклый, даже уютный раньше, здесь он становится нестерпимо ярким и холодным. Будто вместо каждой лампочки — прожектор, направленный прямо на Юдей. Ей приходится щуриться, чтобы различить хотя бы силуэт Хэша.
— Что-то не так? — спрашивает он, останавливаясь. Она не успевает среагировать и врезается в его спину. Ощущения напоминают случай из детства, когда она с размаху влетела в кирпичную стену.
— Свет. Слишком яркий. Он здесь всегда такой?
— Свет? — переспрашивает Хэш.
— Да! Свет! — Юдей машет рукой. — Ослепнуть можно!
— Юдей, я не понимаю…
Лампочки вспыхивают, превращаясь в маленькие солнца. Она закрывает глаза, но тонкая кожа век не может защитить от них. Кто-то касается её и Юдей кричит. Ей кажется, что к её коже на несколько секунд приложили раскалённое клеймо. Случись такое до нападения, она, скорее всего, потеряла бы сознание, но теперь всё по-другому. Волосы мгновенно сжимаются в пучок, жёсткие отростки на пальцах встают дыбом. Сознание женщины застилает розоватая дымка, оттесняя мысли в сторону. Она отступает, запинается о ступеньку, но вместо того, чтобы упасть, выставляет руки и, кувыркнувшись через голову, оказывается на верхней на площадке.
Хэш что-то говорит, но Юдей слышит только неразборчивый шум. Она бежит от звука, хочет спрятаться там, где нет этого жгучего света. Голос гиганта становится громче, и в ответ она шипит что-то такое, что сама не до конца понимает. Её рука изгибается под немыслимым углом и хватается за перила. Отростки вгрызаются в дерево, Юдей отталкивается и со всей силой запускает себя вперед. Скорость невероятная. Она преодолевает пролёт за один прыжок. Свет не становится мягче, сверху накатывает шум голосов, поэтому Юдей бросается к дверям в лазарет, толкает их и вползает внутрь. Укрыться негде: её тут же обнаруживают стоящие на посту ибтахины. Не долго думая, солдаты сбрасывают с плеч тцарканы и наставляют подрагивающие пасти стволов в её сторону. Несколько мгновений Юдей с интересом рассматривает диковинных лысых хорьков, которых неведомый разум срастил с длинными ружейными каркасами. Она думает, что это противоестественно и, может быть, очень вкусно.
Много позже Юдей раз за разом задавала себе вопрос, что за инстинкты руководили ею, кому они принадлежали, и ответ, верный и оказывающийся на поверхности, так её пугал, что она предпочитала обманывать себя и выдумывать фантастические оправдания. Но жизнь заставила её столкнуться с обладателем инстинктов лицом к лицу, прямо как при их первой встрече.
Юдей садится и без раскачки бросает тело вперёд. Воздух вспарывают визги и два ослепительных электрических разряда. Волосы на руках встают дыбом, рукава блузы тлеют, но оба выстрела уходят в молоко. В свою очередь, Юдей дотягивается до ближайшего солдата, всаживает отростки в ногу. С громким воплем, ибтахин падает на пол и наросты на второй руке впиваются в горло. Кровь хлещет ей прямо в лицо, она слизывает то, что попадает на губы, поворачивается ко второму солдату и бьёт его в живот. Мужчина падает. С ним Юдей расправляется ещё быстрее: резкий удар и наросты разрывают сердце бедняги. Тцарканы подёргивают лапками и подвывают от страха, а она с наслаждением слушает бульканье, которое вырывается из глоток ибтахинов.
«Время пировать!»
Быстрая и жестокая победа. Время подкрепить силы и продолжить борьбу за жизнь. Пусть она справилась с этой угрозой, но свет продолжает жечь глаза и кожу, и Юдей начинает уставать.
Оглушительно скрипят дверные замки. В комнате появляется чёрная тень и бросается на хищницу. Она наваливается, прижимает Юдей к полу, хотя та визжит и дёргается, пытаясь сбросить напавшего. Отростки выгибаются в обратную сторону и впиваются в руки незнакомца, но даже это не срабатывает. Юдей бьётся в захвате, пока плечо не пронзает острым жалом. Повернувшись, она встречается глазами с медсестрой. Дымка рассеивается.
«Что её так напугало?»
Глава 8
— Она убила двоих меньше чем за минуту. Обученных людей, готовых к столкновению с кизеримами…
Кто-то громко хмыкает.
— Есть что сказать, Хак?
— Твои ребята не завалят кизерима, даже если ему отрубить все конечности, присоски и щупальца.
— Ах ты суч…
— Давай! Скажи это!
— Хак, Реза, хватит! Доктор, у вас есть идеи? Что с ней произошло?
Ректор гасит перепалку в зародыше. Доктор стоит, надёжно скрытый полумраком и густыми тенями, ползающими по углам. Видно, что ему неудобно: он скрестил руки и старается не касаться многочисленного хлама, которым завален кабинет директора СЛИМа.
Повсюду расставлены столики и столы, стулья, кресла, пуфики, банкетки. Книги образуют коварные башни, готовые обрушиться в любой момент. Все подходящие поверхности заставлены донельзя: пепельницами пустыми и полными, фигурками из гипса, мрамора, бронзы, звеняще-пошлыми пресс-папье, худыми и пухлыми папками, блокнотами в кожаных обложках и дешёвыми тетрадями. Вдобавок, Мадан не терпит яркого света, потому то там, то сям темноту разгоняют торшеры, настольные лампы и ночники. Тусклый свет создаёт иллюзию марева, хотя воздух в комнате на удивление свежий, хотя и отдаёт застоявшимся временем.
— Я не знаю, — отвечает доктор. — Она второй человек, который не умер во время трансформации. Гэвэрэт Арева не проявляла подобных…
— Это потому что вы сразу сунули меня к кхалону.
— Я не…
— Ну не вы, а ваш предшественник. Элоим, дай мне терпения…
Компания расположилась в топографическом центре кабинета, отвоевав у диковинного лабиринта длинный журнальный столик, пару диванов, неудобный пуфик и свободное место для инвалидного кресла. Мадан лично принёс поднос с чайником и извлёк откуда-то, возможно, просто из складки пространства, разномастный чайный сервиз. Хак маленькими глотками попивает душистый напиток, Реза уже расправился со своей порцией и гневно рассматривает фюрестеров. Хэш сидит рядом с Йонимом, хотя старик не ожидал, что сын отойдёт от перепалки так скоро. Мадан примостился на подлокотнике дивана, который занимает Реза, и покачивает ногой в такт одному ему известной мелодии.