Старейшина прошел к костру и жестом пригласил меня сесть.
— Ну, давайте поговорим.
Мы уселись, и он осторожно сказал:
— Как-то даже непривычно. Я за тридцать лет уже и забыл все это. Павлович я, вроде как.
Я улыбнулся и протянул руку:
— Марк.
Горцы напряглись, но старейшина совершенно привычным жестом пожал мне руку, а потом с улыбкой потер свою ладонь. Нули и даже Рычок переглянулись и приложили два пальца ко лбу, посмотрев на небо.
— Тридцать лет? — вырвалось у меня, — Не может быть…
— Еще как может, — усмехнулся Евгений Павлович, — Зато какой результат.
Он обвел руками горцев, указал на арбалет, а потом горько усмехнулся.
— Эх, как я пожалел, что плохо учился. Учеба в свое время мне на хрен не сдалась, а здесь… Здесь эти знания могли бы спасти миллионы жизней.
Я пригладил волосы. Да, вполне возможно, но меня пока спасали только мои боевые навыки.
Старейшина не таил от своих горцев ничего и вкратце пересказал мне свою земную историю. Инженерное образование, до академика чуть-чуть не дотянул, очень увлекался охотой. При этих словах у меня подпрыгнули брови. Академик жалуется, что плохо учился. Такое редко услышишь.
Дальше Евгений Павлович рассказал, как в тридцать с небольшим годков, в самом начале девяностых, он сюда и попал. По такой же сделке с Абсолютом.
— Как нет Советского Союза? — он раскрыл рот, и ударил кулаком по ладони, — Вот же сволочи! А я говорил, что реформы нужны…
На мой вопрос про сделку он задумчиво поскреб бороду, вспоминая.
— Да, давно это было. Я в больничке умирал, редкое заболевание. А тут этот голос предложил мне в нулевой мир, про тринадцатого что-то плел. И я попал сюда, здоровый, представляешь? — он усмехнулся, — Ну, как здоровый. Я не сразу разобрался, что тут к чему.
Он уставил куда-то в сторону, в его глазах повисли тяжелые воспоминания.
— Ох, и насмотрелся я тут, Марк. Тут нулей за людей не считают! Ты же знаешь уже, что здесь и «человек» — тоже мера?
— Да. Третья мера.
— Самая дрянная. В Инфериоре они хозяева, высшая мера. И вот там, в центре, где стоят города этих «человеков»… — он с ненавистью выплюнул это слово, — Там вообще ад.
Горцы вздрогнули, а Евгений Павлович махнул на них:
— Я не про тот ад говорю.
Он снова посмотрел на меня:
— Потаскало меня по Инфериору, двадцать лет в рабстве. Я выжил, смог сбежать. Они меня не сломали, но сломанных нулей здесь миллионы. Ты видел их, Марк?
Я кивнул.
— Эти бедняги не знают другой жизни, Марк, а я могу им дать ее, — твердо сказал Евгений Павлович.
Я чувствовал в его словах сталь, одержимость идеей революции, по-другому не назовешь. Может, тут играло роль его советское прошлое. Но, с другой стороны, я сомневался, что Абсолют просил его об этом.
— Так вы нашли тринадцатого?
— Нет, — покачал головой старейшина, — А как его искать-то?