Прошло много дней, прежде чем оказались они у входа в темную пещеру у подножья высоких прибрежных скал, путь к ней преграждали замшелые камни, стоявшие друг к другу так близко, что конунг с трудом смог протиснуться между ними.
Войдя внутрь, он засветил факел, как велел старый друид, воткнул его в землю, а после снял заплечный мешок и вытащил оттуда небольшую шкатулку, которую и поставил в центре пещеры.
Опустившись на колени, он открыл шкатулку и в последний раз взял в руки столь дорогие его сердцу сокровища. Эти обручье и корону надевала Хэзер. Этот меч держали в руках его дед, отец и мать. Никого из них больше нет. И сокровищ больше нет. Ничего нет. Он не король больше. Он никто. И ничто его здесь не держит.
Вздохнув, конунг снова захлопнул крышку, оставил ларец, поднялся и вышел из пещеры. Сидя на камне, старик ждал его. Онн сел рядом с ним и пригладил волосы и бороду.
— Теперь все, — кивнул конунг своему учителю. — Эти сокровища, и правда, приносят несчастье, мои предки не ошибались. Они принадлежат эльфам. Пусть эльфы и владеют ими. Пусть забирают себе! У меня была семья… Была слава. Было богатство. Были целые страны, подчинявшиеся мне! Теперь нет ничего… Так где же то четвертое сокровище, что ты обещал мне, старик?
Старый друид долго молчал, будто не услышал вопроса, а потом сказал спокойно, скрипучим голосом:
— Я оставлю тебе свою хижину в глубине леса. В тех местах живут только эльфы и тролли, они и будут твоими соседями. Правда, иногда приходят и люди. Несчастные, отверженные… Они приходят за помощью. Не отказывай им. Помогай, чем можешь. В остальное время — занимайся тем, чем тебе хочется. Приходи, по моему зову, буду учить тебя.
С этими словами старик поднялся и пошел по одному ему известной, но невидимой глазу тропинке. Онн последовал за ним.
Тот отвел конунга в небольшую деревянную хижину в самой глубине колдовского леса, а после, простившись, оставил одного. И много дней жил Онн в этой хижине, не видя никого, кроме эльфов и троллей, чьи лица мелькали иногда среди листвы, но они никогда не приближались и не заговаривали. Он слушал, как стучат по крыше капли дождя, видел, как ветер срывает листву, как загораются вечерние звезды и пробуждается мир с приходом солнца. Видел капли росы на траве, слышал крики лесных птиц и вой волков вдалеке по ночам.
Одной такой ночью, когда особенно громко выли волки, а непогода разгулялась ни на шутку, конунг еще не ложился. Дверь хижины, тяжело скрипнув, отворилась, и через порог переступила женщина, завернутая с головы до ног в темную шерстяную накидку, из тех, что носят лишь знатные особы. Это была Бертильда. Она была все так же молода и так же прекрасна, как прежде. Ни одна из сотен женщин, что видел конунг в своей жизни, даже красавица Бломме, не могла сравниться с ней.
Онн поднял голову, увидев ее, а потом снова опустил глаза, склонившись над какими-то свитками, как если бы приход ведьмы нисколько его не интересовал. Она села на травяную подстилку на полу хижины и, не мигая, уставилась на Онна своими болотно-зелеными глазами. Точно такими же, как и у самого конунга. Только в глазах ведьмы не было льдинок, напротив, они притягивали и согревали, словно пламя домашнего очага. Но было в них и нечто чужое, что-то, чего не было в глазах всех прочих людей, что-то, что и давало то непревзойденное могущество, которым владела колдунья. Наконец, бывший король посмотрел на нее.
— Ты что ль, четвертое сокровище? — спросил он мрачно, и в его голосе мелькнула насмешка, но прозвучало и сомнение.
Ведьма улыбнулась шутке и покачала головой.
— Почему не гонишь меня? — спросила она вместо ответа. Онн пожал плечами и не ответил: что было, то в прошлом. Между ними больше не было ни вражды, ни страсти, ни ненависти, ни любви.
— Сиди уж, раз пришла, — безразлично сказал он. — Там непогода.
Она кивнула и села поближе к огню. Воцарилось молчание.
— Я хотела повидать тебя, — сказала наконец колдунья.
— Что ж раньше не пришла? — не поднимая головы, откликнулся конунг.
Вместо ответа женщина кивнула на свою накидку, как если бы это все объясняло, но Онн недоуменно пожал плечами, и Бертильда продолжила:
— Ты просил Хлодвига хорошо воспитать Гуннара. Думаешь, он на это способен? Да он умер год спустя и воспитанием занялся Сигурд-ярл и его жена! Чему они могли научить мальчика? Как стать королем Британии? Как править островами мудро и справедливо? И я пришла в замок, Гуннар был моим воспитанником, потому что хотела я, чтобы он стал королем, выбирающим правильную дорогу, способным привести народ к новому миру. Ибо мир старый умирает.
— И тебе позволили?! Позволили приблизиться к наследнику?! — воскликнул Онн с изумленным негодованием, но Бертильда лишь пожала плечами: когда было нужно, она могла околдовать кого угодно.
— Что ж ты ушла? Почему оставила его?
— Гуннар уже не ребенок: через несколько лет он взойдет на трон. Я не нужна ему больше. Тебе я нужнее.
— А вот тут ты ошиблась, ведьма, — хмыкнул конунг, но Бертильда с легкой улыбкой пропустила его слова мимо ушей.
— Чем ты занят? — поинтересовалась она.
— Это песни, баллады, — ответил бывший конунг. — И истории. О моей жизни. О том, что было в ней: история моего рода, идущего от темных альвов. О походах, о волшебных сокровищах. У меня вдруг стали складываться висы… Не знаю, как так вышло. Прежде такого не было.
— Прочтешь мне? — попросила Бертильда. — Прочти! Я хочу послушать!
Онн пожал плечами, потом взял листок, что лежал первым и приступил к чтению, потом взял другой, третий, Бертильда слушала внимательно и сосредоточенно, запустив пальцы в густые русые волосы, и так читали они почти до самого рассвета. Перевернув последний листок, Онн замолчал и взглянул на ведьму.
— Замечательно — улыбнулась она. — Признайся, тебе всегда хотелось делать это? Ведь так?
Конунг промолчал: у него не было ответа на ее вопрос. Когда-то ему казалось, что всегда он мечтал лишь воевать да побеждать. Но возможно, он просто не знал самого себя.