Она остановилась, обняла своего конунга за плечи и крепко поцеловала его, и он успокоено улыбнулся, потому что с некоторых пор ведьма заменила весь мир. Она с ним — остальное не имело значения! И какое ему дело, что вокруг бродят тролли и гоблины, какое дело ему до того, что открылась перед ним колдовская завеса, скрывающая удивительную тайную страну, куда ушли, спасаясь от вездесущего человечества, магия и волшебство.
Только что явился ему в своем могуществе колдовской лес, но и до этого леса конунгу не было никакого дела. Бертильда — вот все, что он знал. Вот все, что имело смысл.
***
Тем временем в замке Хэзер потеряла покой. Первые дни она надеялась на скорое возвращение мужа, думая, что он просто заблудился в лесу на охоте, потом его искали дружины викингов, но все отряды, что были отправлены на поиски, — вернулись ни с чем, король будто сквозь землю провалился. Хэзер похудела, она лишилась сна, и словно бледная тень, бродила днем и ночью по стенам крепости, надеясь углядеть вдали его силуэт. Не меньше волновались Олаф и Бломме, они не верили, что конунг мог просто так покинуть замок, и считали, что с ним случилась беда, однако не решались говорить об этом с Хэзер открыто. Ведь у короля северных островов было слишком много врагов, желавших ему смерти, да и среди подданных нашлось бы место предателям, а также тем, кто жаждал мести, памятуя о сожженных деревнях и убитых родных.
Но ни разу на тинге не подняли викинги вопрос о том, чтобы корона перешла к принцу Олафу, все до единого отказывались верить, что Онн мертв и продолжали терпеливо ожидать день за днем возвращения короля. Но время летело, а никто не приходил.
***
— Прошел уже почти год, с тех пор, как он пропал! — сказала Хэзер, обращаясь к Бломме. В ее голосе звучало отчаяние, и сердце Бломме дрогнуло от жалости к потерявшей мужа несчастной королеве. Ведь Хэзер была теперь не жена и не вдова, она жила в неизвестности и ожидании долгие-долгие дни, — И никаких известий! С той страшной ночи, когда мой муж был так взволнован чем-то, уехал из замка и ничего не сказал мне, мы больше не слышали о нем! Что же могло случиться, ведь раньше он рассказывал мне все! Бломме, а что если его уже нет в живых! Что если я больше не увижу его?
И женщина снова залилась слезами, от которых под глазами давно были темные круги, а сами глаза покраснели и опухли.
— Хэзер, не говори так! — Бломме сжала руки подруги, — Вот увидишь, он вернется! Обязательно вернется к тебе! Он любит тебя и никогда бы не оставил, поверь! Значит, произошло что-то очень важное!
— И что же? — спросила Хэзер с отчаянием.
— Не знаю, — Бломме пожала плечами. — Иногда думаю, что девы Одина спустились на землю и забрали нашего короля в Асгард, на пир богов.
— Но тогда, он точно не вернется, — усмехнулась Хэзер, — Среди валькирий, пред светлыми очами прекрасной Фрейи, мой муж и не вспомнит о своей бедной жене!
— Мало есть мужей, кто любят своих жен так, как Онн любит тебя! И не посмотрит на валькирий! Но я не могу поверить, что он мертв, не пробил еще его час, боги не могут быть так жестоки к нам…
— Ты права. Если б он умер, я бы точно почувствовала! Нет, он жив! Я знаю, мой муж жив! Я это чувствую! — воскликнула Хэзер.
Глава 8. Иная магия 8.2
Они стояли вдвоем посреди замкового двора, и люди то и дело подходили к королеве, спрашивая ту обо всем на свете. Хэзер давно уже стала здесь единственной хозяйкой, жители почитали и любили свою королеву, радуясь тому, что она британка. Викинги же сначала относились к околдовавшей конунга чужестранке с подозрением, но позже прониклись уважением к королеве, что заслужила их доверие и свою корону, и склонили головы перед ее мудростью, внутренней силой, редкой даже для скандинавских женщин-воительниц, прямотой и справедливостью.
— Госпожа, что делать со стадом быков, что пригнали вчера? — спрашивал один из хевдингов.
— Выберете одного, остальных прикажите отвести на пастбище у северных стен.
— Госпожа, а что делать с восточными воротами? Они вот-вот рухнут! — сообщал другой.
— Я уже послала людей в каменоломни вчера. Отправьте два десятка хирдманов в лес, пусть приготовят бревна. Ворота нужно восстановить, и как можно скорее! Теперь, когда с нами нет щита Одина, а врагам известно, что король пропал, нападения можно ждать каждый миг.
— Ты пользуешься такой любовью и уважением у этих людей, — ласково улыбнулась Бломме, наблюдая за своей невесткой, — Такого не было и у кюны Ингрид, пока та была жива! А ведь ее боялись и почитали! Даже мужа моего, Олафа не слушают они так, как тебя. Ты обладаешь подлинной властью, моя сестра!
— Только мне не нужна эта власть, — вздохнула Хэзер, — Она словно огромный камень лежит на моих плечах, а корона сжимает голову, как раскаленный обруч, обжигает кожу. Ничего мне не нужно, лишь бы вернулся ко мне мой муж!
Бломме сочувственно сжала руку королевы. Она понимала ее, как никто другой, ведь сама любила Олафа ничуть не меньше и не представляла, чтобы делала, окажись она на месте бедной Хэзер.
Бломме часто думала, какие они разные с сестрой, хоть и дружны уже много лет. За эти годы женщины привязались друг к другу и действительно были, как сестры. Но в то же время Бломме не могла не замечать, что различного между ними, куда больше, чем общего. Да, Хэзер любит висы, что сочиняет Бломме, но никогда сама и не думала о том, чтобы написать хоть строчку. Хэзер не молилась никаким богам, а если и молилась, то лишь молча, но никогда не приносила жертвы, сколько ни пыталась Бломме убедить ее, что боги Асгарда ждут от смертных подношений, ведь иначе никогда не перейти радужный мост, никогда не увидеть в Вальгалле своих мужей, они окажутся в печальном подземном мире страшной великанши Хель, откуда никому нет дороги обратно!
— Никто не сможет разлучить меня с мужем, — возражала Хэзер на горячие мольбы Бломме, — Где бы Онн ни оказался, я буду с ним, и ни боги, ни люди не разделят нас. Ведь любовь, истинная любовь — сильнее смерти.
Хэзер верила лишь в себя и в своего мужа, верила в силу их любви. Она никогда не раскладывала руны, пытаясь узнать будущее, как частенько делала сама Бломме, любившая приподнять таинственную завесу. Этому научила ее еще мать, Грете, жена Хельге-земледельца. Сейчас ее родители, которые оставив Каменный мыс, последовали за дочерью и принцем в Британию, уже отошли в мир мертвых, Бломме и Олаф оплакали их. С тех пор прошел не один год.
Бломме побаивалась своего сурового отца, считавшего, что от девчонки проку не будет, и мечтавшего о еще одном сыне — будущем воине. Но так случилось, что именно Бломме удалось полностью изменить жизнь их рода, превратив из бедных земледельцев во влиятельных ярлов, сидевших за одним столом с самим конунгом. А вот мать Бломме любила с детства, та учила ее врачевать раны, разбирать руны, пытаясь увидеть в них знаки судьбы. Она же показала дочери и буквы, которым саму Грете научила ее тетка, водившая дружбу, как поговаривали, с колдунами да скальдами. Но Грете и не думала, что дочь сумеет не только записывать буквами, сколько зерна удалось собрать, сколько голов скота вырастить, но и складывать песни, равных которым не могли сочинить и конунговы певцы. Как только Грете узнала про чудесный дар своей дочери, то в миг предсказала той удивительную судьбу — и точно, Бломме стала женой принца и матерью Гуннара, малыша, которому, в случае отсутствия наследников у Онна-конунга, суждено однажды встать во главе дружины викингов, во главе северных островов, а может быть, как говорили руны Бломме, — и всей Британии. Бломме никому не рассказывала о прочитанных ею знаках — боялась, что с сыном что-то случиться, опасалась дурного глаза. А еще больше не хотела, чтобы слова эти дошли до ушей конунга, ведь услышав их, он способен отправиться на британские острова, чтобы объединить все королевства под одной короной, чтобы добыть Гуннару могущество, которого не было еще ни у одного властителя со времен великого Атле.
Что до Хэзер — она не грезила британской короной, не мечтала о славе, но желала сохранить мир, доставшийся столь дорогой ценой — ценой жизни ее единственного ребенка, который так и остался не рожденным. И еще мечтала прожить долгую счастливую жизнь бок о бок с мужем, защищая своих подданных от набегов и невзгод. И потому теперь, когда ее мир был разрушен руками не знающих жалости вещих норн, что бросили конунгу иной жребий, она старалась, как могла, поддерживать боевой дух его воинов и спокойствие горожан, не показывая печаль, что таилась в глубине ее глаз. Лицо же королевы оставалось спокойным и невозмутимым, как если бы ничего не произошло, как если бы все внутри не разрывалось от боли и тоски, переносить которые с каждым днем становилось труднее.
Когда из леса доставили повозки с бревнами, Хэзер отправилась к восточным воротам, наблюдать за разгрузкой.
— Толстые стволы отнесите лучше туда! — приказала она, вытягивая руку, — Это для столбов!