Она прочла всю песню несколько раз и даже послушала ее онлайн. Несмотря то, что глубокий бархатный голос певицы не оставлял сомнений в том, что песню исполняет Патрисия Каас, Настя все равно отчетливо понимала каждое слово.
Проблема в том, что она никогда — никогда! — не знала французского языка. Впрочем, как и японского. Как и таджикского.
После получаса попыток найти в Сети хоть какой-нибудь язык, который бы она не понимала, Насте очень хотелось закричать. Но от одной только мысли об этом что-то накрепко сдавливало ее горло.
**
Это была обычная поликлиника, где хоть раз в жизни оказывался каждый. Белесо-желтые стены и тусклый электрический свет, вяло дребезжащий под потолком, нагоняли тоску. Все здесь было сонным и как будто картонным: даже короткая очередь из мамочки с сыном и двух прикрывших глаза бабулек, казалось, прошла тщательный отбор на полное соответствие пространству. На подоконниках грустили едва зеленые цветы в облупившихся горшках, а воздух отдавал знакомым с детства запахом хлорки. Настя чувствовала себя так, будто добровольно залезла в чей-то стереотип о больнице.
Рядом с ней усталая мамаша пыталась заинтересовать беспокойного сына учебником английского языка. Мальчишка был готов смотреть куда угодно, но только не в книгу; женщина же водила пальцем по странице с изображением животных и медленно повторяла «Кошка… Кат. Кат. Запомнил? Кат. Лев… Лион. Лион. Запомнил? Лион». Настя скривилась, не в силах поправить ошибочное произношение молодой мамы. Одна из сонных бабулек недовольно стрельнула на нее удивительно бодрым глазом.
Листы, вырванные из тетради, уже превратились в руках Насти во что-то мокрое и нервное. Она хотела было отложить их на колени, но тут дверь кабинета открылась, и оттуда выглянула терапевт.
— Следующий, — сказала она и снова скрылась внутри комнаты.
Бабушки оживились. Настя быстро проскользнула в кабинет, наклонив голову. Несмотря на то, что она прошла точно по своей очереди, девушка все равно чувствовала необъяснимое недовольство пожилых леди.
Терапевтом оказалась немолодая уже женщина с пухлыми запястьями, увешанными золотыми браслетами, с крошкой от шоколадного печенья в уголке бесцветного рта и с пережженными химией волосами. Она нетерпеливо указала Насте на стул, не прекращая что-то писать, и гулко спросила:
— Ну? И что тут у нас?
Девушка положила перед врачом первый лист бумаги. Терапевт недовольно взглянула на него, но все-таки взяла и пробежалась глазами.
— Не можете говорить, значит? Понятно… Тогда кивайте или качайте головой. Простыли?
Настя старательно затрясла головой.
— Ну-ну… Посмотрим.
Следующие пять минут были наполнены стандартными процедурами: откройте рот, скажите «ААААА», пошире, не болит ли горло, температуры нет, понятно, садитесь.
— Ну-ну… По моему профилю я ничего не вижу, — вынесла вердикт терапевт, озадаченно рассматривая Настю. — Это вам, девушка, к фониатору. Или к психологу. Одно из двух. По моим наблюдениям — вы абсолютно здоровы. Но направление выпишу, конечно. Есть еще жалобы?
Настя помедлила. Потом, решившись, кивнула и протянула вторую бумажку. Терапевт прочла — и лицо ее вытянулось.
— Ну… Кхм. Девушка, вы издеваетесь? — грозовым голосом начала она, но увидев настино лицо, смягчилась. — Я с таким не сталкивалась. Извините, но это как-то… неправдоподобно. Вот что мы сделаем… Я выпишу вам два направления. К фониатору и психологу. А там вы уж разбирайтесь…
Настя закрыла лицо руками. Ей было одновременно стыдно и обидно — ее приняли за какую-то психопатку. Идти сюда было явно очень плохой идеей.
Сзади хлопнула дверь, и чей-то молодой, звонкий голос ворвался в кабинет:
— Мария Николаевна! Есть у вас… Ой, простите.
— Да ничего страшного, Светлана, проходите! — тепло улыбнулась терапевт. — Я уже закончила. Кстати… Вы не знаете, на месте ли Евгений Дмитриевич? Мне необходимо девушку к нему отправить.
— Нет его сегодня, — голос приблизился — теперь вошедшая стояла прямо за Настиным плечом, но девушка упрямо не хотела поднимать голову. — А что случилось? Может быть, я смогу помочь?
— Ну-ну… Не знаю даже. Случай…особенный, — пробормотала терапевт и зашуршала бумагой. Настя, возмущенная тем, что ее листы перекочевали к другому человеку без ее согласия, негодующе вскинула голову.
В кабинете стояла совсем молодая девушка — едва ли много старше самой Насти. Может быть, двадцать пять или чуть больше. Пухлые губы, мягкие черты лица и очень крепкий, четко очерченный подбородок, говорящий о силе характера; антитезой ему — плавное темное каре и добрые, по-женски ласковые глаза. Внутри незнакомки будто светилось маленькое солнышко, чьи лучи пробиваются сквозь кожу чайным оттенком и словно согревают пространство вокруг. Девушка внимательно изучала полученные листы, что-то мурлыкая себе под нос. Недовольство Насти мгновенно улеглось, будто его и не было, и это было совершенно необъяснимо.
— А не было ли с вами в последнее время каких-то странностей? Резкая боль, которая быстро прошла? Или потеря сознания? — задумчиво спросила Светлана, искоса взглянув на пациентку.
Настя, подумав, кивнула.
— А потом такое ощущение… Что все хорошо, так хорошо, как никогда не было? Что что-то… изменилось?
И снова кивок — хотя менее уверенный.