— Англичане? За белых? Они, по словам разведчиков, не французы.
— Не знаю, чем они так насолили скунсам, но нам за них обещаны деньги.
«Скунсами» мы называли англичан — ведь они очень редко мылись. От французов тоже пахло, но намного меньше.
— Деньги? Из-за денег ты собираешься нарушить вековой закон? Не боишься, что Хавеннио[82] накажет тебя и пошлет бога смерти Отагвенда, который отдаст победу сасквеханнокам?
— Если бы Хавеннио был мною недоволен, он давно бы уже наказал меня. Не трусь, Сойечтова, или я изгоню тебя из Совета вождей, а твои люди не получат своей доли.
Подумав, я решил, что сам закон не нарушу, а своим людям позволю решать, будут ли они участвовать в этом позорном деле или нет. Танахарисон, узнав о моем решении, лишь обронил:
— После боя я соберу Совет вождей, и мы выберем нового вождя из людей из твоей деревни. Ты недостоин именоваться вождем.
— Пока люди моей деревни не лишили меня этого звания, я остаюсь вождем, — спокойно ответил я. — Таков закон.
— Законы для того и писаны, чтобы их менять.
К моему стыду, двенадцать человек из моей деревни решили пойти с Танахарисоном, и только семеро собрались остаться со мной на вершине Медведицы. Более того, один из троих моих сыновей тоже захотел поучаствовать в неправедном деле.
Ночью я не спал, Сегодня же с утра я припал к подзорной трубе, когда-то взятой у погибшего француза. Сначала у меня возникло впечатление, что нападение удалось, но затем я увидел, как минго один за другим падают. Я подумал, что сам бог грома, Хине, поддержал обороняющихся. А потом я увидел, как фигурки минго позорно убегают к спасительному лесу, причем и среди них многие рушатся на землю, не добежав до своей цели.
Нужно было спускаться и спасать тех, кого еще можно спасти. А потом надо будет решать, как уберечь свой народ от пришельцев — если учесть, что Хине на их стороне, шансов у минго в бою против них нет совсем.
Когда-то давно, мой отец, вождь онеида Шикеллами, послал меня в миссионерскую школу в Филадельфии, где меня научили чтению, письму и счету, но более всего поклонению богу белых, Иисусу Христу. Именно тогда мне было дано имя Логан. Но когда я следующим летом приехал домой и заявил отцу, что Хавеннио и другие наши боги на самом деле демоны, тот запретил мне возвращаться к белым. А затем нашу деревню сожгли белые, мой отец погиб, а мы с братьями ушли к минго.
Я до сих пор говорю, читаю и пишу по-английски, а также умею считать так, что трейдерам ни разу не удалось облапошить жителей моей деревни. Поэтому в прошлом году, после смерти моего брата Тачнечториса, вождем от моей деревни выбрали меня. Тем более, у меня была слава великого охотника и смелого воина. Но смелый не означает безрассудный, и тем более не даёт право преступить закон. Но сейчас именно мне выпала задача спасти тех, кто возомнил себя выше богов и был ими наказан.
Мы перешли по горному кряжу, а затем начали спуск в те места, куда улепётывали выжившие. Вскоре я услышал тяжелое дыхание. На небольшой лужайке собралось около сорока воинов; многие из них были ранены, двое — тяжело. Они побросали все, от оружия до тыкв с водой — и мы первым делом напоили и накормили их, а я посмотрел на обоих тяжелораненых и помазал их раны. Увы, по ним сразу было видно, что и за ними вот-вот придет Отагвенда; они потеряли слишком много крови, да и ранения были весьма нехорошими.
— Ты был прав, Сойечтова! — закричал один из них, из моего селения. — Наказали нас боги. Все прочие вожди убиты, и ты теперь наш верховный вождь.
Я подсчитал выживших, не считая обоих умирающих. Двенадцать «моих» — семеро, оставшихся со мной, и пятеро спасшихся из пекла, среди которых, как я отрешенно заметил, не было моего среднего сына, Араххота. Да, он не послушал меня и нарушил закон, но он всё равно мой сын. Был моим сыном. Но единственное, что я смогу для него сделать — это попросить неизвестных противников выдать мне его тело, вместе с телами другим воинов.
Из других деревень выжило тридцать четыре минго. Немного, если учесть, что в самих деревнях осталось хорошо если по три десятка воинов. Теперь можно будет либо уходить в новые места и отвоевывать себе место под солнцем, либо возвращаться и ждать, когда придут сегодняшние победители и перебьют нас. Третья же альтернатива была самой трудной, но, как мне показалось, самой действенной — попробовать договориться.
Я снял со спины ружьё и отдал его своим людям, затем сделал то же с томагавком и ножом. Посмотрев на выживших, я приказал:
— Всем оставаться здесь. Если я не вернусь, возвращайтесь в деревни и уходите из этих гор — лучше всего на юг. А там надо будет попытаться присоединиться к какому-нибудь племени.
— Но они помнят наши набеги и нашу жестокость и, скорее всего, просто нас перебьют, — возразил кто-то из толпы.
— Поэтому уходить нужно будет подальше. Но это только если я не приду, или вы увидите, что меня убили. Для этого пошлите кого-нибудь на верхушку Медведицы. Вот моя подзорная труба.
Я вздохнул, взял вампум мира, а затем достал из-под одежды крест, некогда подаренный мне миссионерами. Хоть они так и не смогли привить мне веру в их Христа, я знал, что белые, как правило, поклоняются ему, и понадеялся, что это мне поможет. Не оборачиваясь — боги этого не любят — я направился вниз по склону.
Секрет из двух человек, одетых, как сасквеханноки, я увидел сразу. Один из них был постарше, лет, наверное, сорока, не меньше. Меня поразило, что он был белым. Другой же — красивый мальчик, с чертами лица, похожими одновременно и на отца — без сомнения, это были отец и сын — и даже не на саксвеханнока, а, наверное, ирокеза, мохока или онеиду. Я бесшумно появился перед ними, держа в руках вампум, и сказал на языке онеида, близком к мохокскому:
— Не бойтесь! Я пришел с миром.
Догадка моя оказалась правильной — отец посмотрел на меня с изумлением, а сын сказал:
— Ты кто?
— Вождь минго Сойечтова. Хочу переговорить с вашими людьми.
— После того, как вы подло и коварно напали на нас, ты не боишься?
— Меня в том бою не было — я отказался нарушать закон. Я и часть моих людей. Других же покарали боги.
[82] Верховное божество племени сенека, перешедшее и к минго.