— Дистанция 417 метров. Ветер юго-восточный, до 3 м/с.
Снайпера, заранее распределившие между собой цели, ввели поправки и навелись каждый на своих часовых. На дальней стороне было четыре поста и снайпера работали залпом, от краев к середине.
— Триста. Тридцать. Три.
Прозвучало негромкое «шшшшшш», и Антон увидел в ночник, как две крайние фигурки на вышках упали.
— Триста. Тридцать. Три.
Упали две фигурки по центру деревни.
«Началось», подумал Антон…
Ночь на 20 июня 1755 года. Монокаси.
Капитан Михаил Белецкий, позывной «Ромео».
Как только прозвучала команда от Удава «вперед», головняк рванул к воротам. К этому моменту подгруппа Самума одновременно со снайперами уничтожила ближних часовых. Миша, который был ровесником Хаса, и также как тот, мучился деформирующим артрозом коленных суставов, бежал и думал «да за что ж мне это… нет, чтоб посидеть с пулеметом на пригорочке…». Миша, который был единственным «пиджаком»[74], которого Хас согласился взять в свою группу, и который получил свой позывной за дикую любвеобильность и кобеляж.
Миша, как правило, не слишком любил работать — особенность, которую народная молва приписывает детям «великого народа»[75], хотя от этого самого народа сам Миша постоянно открещивался. Но сейчас он несся на всех парусах вместе с Удавом и Динго к воротам. Чуть сзади легко скользил Салават, который был КМС по триатлону, полиатлону, и еще по паре легкоатлетических дисциплин. Он, казалось, был единственным, кто получал от бега удовольствие.
Удав и Миша подбежали к воротам и, повернувшись лицом друг к другу, взяли руки в крест, чуть расставив ноги и подсев, образовав таким образом «лягушку». Динго подбежал к ним и, встав к ним боком, плюхнулся на четвереньки. Салават, на бегу расстегнувший застежки «плитника»[76], быстро положил автомат, скинул «плитник» и, оставшись в одном поясе, коротко разбежавшись, толкнулся ногой о спину Динго и шагнул на скрещенные руки Удава и Ромео. Те моментально с силой подбросили его вверх.
Салават кошкой взлетел на верх ворот и, сделав выход силой, тут же исчез за ними. Через двадцать секунд ворота распахнусь, и Удав с Мишей тут же ворвались вовнутрь, расходясь «крючком» и контролируя подступы к воротам. Салават, быстро облачившийся в «плитник», вместе с Динго пристроились каждый к своей паре.
— Это Удав. Калитка наша.
— Вперед.
Ромео услышал, как сзади подходят подгруппы Самума и Руссо. Построившись в три штурмовые колонны, офицеры начали движение к центру деревни.
Ночь на 20 июня 1755 года. Монокаси.
Капитан 3 ранга Хасим Хасханов, позывной «Самум».
Пока все шло по плану. Группы зачистили ратушу и тюрьму, из которой приволокли полусонного, заполошного и перепуганного насмерть сидельца, не понимавшего, что происходит и пытавшегося на чистом немецком языке прояснить ситуацию. Сидельца оставили Руссо, который занял круговую на площади и удерживал периметр, пока Самум с Удавом пошли наносить визит вежливости местному бургомистру, судье, а также всем бундесовским олигархам. По дороге Хас в уме напевал: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…» Все-таки Винни-Пух не зря мед свой ел, знал, зараза, когда в гости ходить надо…
Зачистки домов прошли без эксцессов, если не считать тумаков, зуботычин и нескольких трупов местных немецких аборигенов. Хас, имевший ассоциативное мышление, в мозгу крутил фразу из мегапопулярного когда-то фильма: «Вы нам, гады, еще за Севастополь ответите…»
За Севас, кстати, предъявить можно было бы. Один из дедушек Хаса, воевавший в морской пехоте в Великую Отечественную, а затем и в Японскую, за Севас предъявлял фрицам аж до самой Праги.
Вскоре подгруппы возвратились, ведя на поводу четырех бедолаг: означенных мэра и судью, а также господ Меркеля и Клингбайля. Меркель, кстати, комплекцией и обрюзглостью лица очень был похож на свою однофамилицу-канцлера начала двадцать первого века, за исключением кое-каких природных отличий, которые, впрочем, в Германии этого самого двадцать первого веке большой роли уже не играли.
Убедившись, что все прошло тихо и гладко, Самум дал команду на отход, и подгруппы рысью понеслись к выходу из деревни. На память о ночном визите остались дорожки из черного пороха между домами и расчекованная ЗМГ[77].
20 июня 1755 года. Леса к северо-западу от Монокаси.
Клаус-Ойген Кинцер, уже не кабальный.
Я никак не мог заснуть, зная, что меня завтра покалечат, а потом отдадут в кабалу этой свинособаке Клингбайлю. Суд назначил мне «долг» в пятьдесят фунтов, они же, насколько я успел изучить местную денежную систему, двенадцать тысяч пенсов. А после того, как мы покинем Монокаси, мне будет выплачиваться по четыре пенса в день после вычета денег за кров и пропитание. Другими словами, мне предстояло работать на Клингбайля более восьми лет!
Но это еще не все — Клингбайль получил полное право «штрафовать» меня по своему усмотрению «за лень, богохульство, либо недобросовестность», что означает, что я останусь у него в рабстве до конца своей жизни, или пока я не найду способ бежать — причем бежать к диким индейцам. Только там Клингбайль не сможет до меня добраться. Но и это чревато, ведь индейцы, если верить рассказам местных жителей, зажарят и съедят бледнолицего в два счета.
Когда мне принесли мой ужин — какую-то пустую похлебку, отдававшую гнилью — мне сказали, что экзекуция состоится ровно в полдень на следующий день. Дневного света я больше не видел, но днём небольшое зарешеченное оконце в двери было, как правило, открыто, и в камеру проникал свет масляной лампы тюремщика, а ночью оно закрывалось. После ужина, его, как обычно, закрыли, и я улёгся спать.
Чтобы хоть как-нибудь заснуть, я задумался о том, что меня ждало бы в России, если бы я туда поехал. У моего мастера в библиотеке находилась книга про разные страны, где была глава и про эту азиатскую державу — про её огромные размеры, про дремучие леса, и про то, что они привечают немецких переселенцев; но там же писали и об отсталости, и о зверствах, которые злые «козаки» учиняют с народом. Но хуже, чем здесь, там быть не могло, подумал я и незаметно всё-таки забылся.
Мне снилась далёкая Россия, — церкви с луковками, похожие на баварские, деревянные избы, бородатые мужики в огромных шубах, медведи и волки, выходящие из лесов, от которых я еле-еле успевал уйти на моём быстром коне… И вот я уже лежу на гнилой соломе на бедном русском постоялом дворе, а в двери скрипит замок. Я открыл глаза и увидел, как дверь открывается, становится чуть светлее, и в помещение входят некие лесные чудища — в необычной одежде непонятного цвета и странных шапках на головах. Один их глаз был похож на человеческий, другой же — чёрный, напоминающий, наверное, небольшую подзорную трубу.
[74] Пиджак — офицер, закончивший гражданское учебное заведение и получивший звание благодаря наличию в нем военной кафедры. Крайне нелюбимы в войсках.
[75] Имеются в виду евреи.
[76] Плитник — это, по сути, бронежилет и разгрузочная система, этакий чехол для бронепластин и подсумки c креплением.
[77] Зажигательная мина-граната. Работает в двух режимах, как зажигательная мина и как граната.