— А почему мы идем именно туда?
— Ну, во-первых, они как бы по дороге — оттуда можно без больших затруднений дойти до форта Дюкень, куда, собственно, мы и едем. Как нам рассказал Кузьма, далее пойдут земли индейцев-тускарор, а они дружественны и сасквеханнокам, и ирокезам. Так что проблем быть не должно. Хотя сам знаешь, какие сейчас времена… Но ничего, прорвемся!
Мы вели с собой пойманных лошадей из отряда Вашингтона. Кроме того, все мы, включая и женщин, и детей постарше, получили по пенсильванской винтовке и по хорошему ножу. Другое оружие находилось в тюках — мы собирались его продать либо тускарорам, либо французам, вместе с лошадьми.
Полностью скрыть следы переправы вряд ли бы получилось, но хоть что-то сделать было надо. С другой стороны берег Джуниаты был достаточно крутым, и кое-где из него выходили каменные глыбы. Одна из них, в полумиле вниз по течению, вдавалась плоским языком прямо в реку, и именно туда мы и шли. Коней мы переправили вплавь, а оружие, порох, и запасы — в каноэ, которые мы затем спрятали в лесу. Вряд ли они нам еще понадобятся, но, если их найдут, то сразу догадаются, куда мы делись.
Один из русских тихо произнес на своём языке:
Когда я с удивлением посмотрел на него, он сказал:
— Это из русской поэмы про войну. Как раз про переправу, только под вражеским огнем и зимой.
— Вы что, и зимой воюете?
— Приходится иногда, увы…
Мы устроили небольшой привал, и с Максом и Серой Цаплей осмотрели раненых. Должен сказать, что я много чему научился у обоих — Макс был замечательным врачом, но лекарств у него было не так уж и много. Зато Серая Цапля знала, какими травами можно лечить различные заболевания, а также дезинфицировать раны. Меня удивило, что и он, и она были против кровопускания, которое является краеугольным камнем нашей медицины. Зато некоторые их методы были очень похожи друг на друга, несмотря на разницу в культуре и происхождении. Мы, кстати, договорились, что при возможности попытаемся создать руководство по лечению определенных недугов, а также ранений, с использованием местных трав. Тем более, что я уже занимался этим делом и кое-что успел систематизировать.
А потом начался путь по лесу — то лиственному, где преобладали дубы и буки, то хвойному, где нас стегали ветки огромных тсуг. Мне не повезло — нога моей лошадки попала в нору какой-то зверюшки, и я свалился с нее, отделавшись, к счастью, лишь ушибами. А вот бедное животное сломала ногу. Недолго думая, ее зарезали, а мне дали запасную лошадь, с более злым норовом. Может, это было и лучше — приходилось постоянно глядеть в оба, и дальнейших потерь удалось избежать. Был, впрочем, и другой плюс — и на обед, и на ужин мы поели мяса. Никогда не думал я, что буду есть конину, но она оказалась не так уж и плоха.
Шли мы достаточно медленно, с дозорами спереди и сзади, но никого по дороге не встретили. Как сказал Кузьма, а Макс перевел, раньше нам повстречались бы и индейцы, и трапперы. Но бобров в этих местах всех выбили, да и индейцев в большинстве своем успели истребить. А сегодня утром мы добрались наконец до Медвежьих гор.
Они оказались местом, заросшим густым лесом и кишащим дичью. Мы встали лагерем на поляне, надежно укрытой от чужих глаз. Но пешие дозоры, состоящие, как правило, из одного русского и нескольких индейцев, все время тщательно осматривали окрестности. Первый дозор принес оленя, убитого индейцем из лука — ружьями не пользовался, чтобы не привлечь внимания к нашей стоянке.
А вот вторая группа вернулась намного быстрее, причем не в полном составе — русский и один индеец остались в лесу. Кузьма мне перевел на ломаный английский:
— Видеть другие индейцы. Три мили отсюда.
17 июня 1754 года. Аппалачи.
Танахарисон, вождь племени минго.
— Белый вождь хочет от тебя… — заунывно начал Квинси, траппер, которого я знал уже давно. Он время от времени появлялся у нас и покупал шкурки, причем платил чуть больше, чем другие. Мне, конечно, известно, что получал он за них в три или даже четыре раз больше, чем стоят ему те ружья, ножи, и топоры, которые он привозил мне взамен. Но точно так же мне было известно, что мне никто в поселениях бледнолицых ничего подобного не продаст. Кроме того, Квинси я уважал еще и за то, что, после одной попытки, он больше не предлагал мне ни одеял, ни «огненной воды», и не продавал их другим минго.
Именно огненной водой французы споили членов племени катоба, в котором я родился. А потом их торговцы резвились с нашими женщинами, которые пьяные были готовы отдаться за связку бус, пока их мужья были беспомощны, как новорожденные дети. Я был еще мал, но запомнил, как мою мать валяли на лежавших на земле шкурах французы-перекупщики. Потом у меня родилась сестра со светлой кожей и чертами лица, напоминавшими одного из этих французов. После этого, когда торговцы пришли к нам снова, мой отец убил обоих. Вскоре в селение явились французские солдаты и схватили вождя. Они подожгли нашу хижину и, когда мы выбежали из нее, спасаясь от огня, бледнолицые убили отца и мать, а меня с сестрой увели в свое поселение.
С тех пор, я рассказывал, что французы сварили их заживо. Это, конечно, неправда, но чем лучше то, что они сделали на самом деле? Впрочем, с детьми они обращались неплохо. Сестру удочерила французская семья, а меня послали в школу к монахам-августинцам. Именно тогда я научился читать и писать на французском, а также считать и молиться их Богу. Но другие дети обзывали меня «singe»[70], и не любили меня. Один раз, несколько мальчишек набросились на меня, но я сумел побить двоих, а другие разбежались. Надо отдать должное монахам — они наказали моих обидчиков, а мне лишь сказали, чтобы я больше не дрался. Мне и не приходилось потом это делать — на меня больше никто не нападал.
Жили мы взаперти. За другими детьми летом приезжали родители и забирали их, а я так и оставался в монастыре. Два раза я пробовал бежать, после чего меня перестали выпускать на улицу. И, в один прекрасный день, по дороге из церкви в помещение школы, я взобрался на стену и, пока монахи бегали и кричали, прыгнул в холодную воду реки Святого Лаврентия. Как я смог выплыть, не знаю до сих пор. Потом я долго шел, сам не зная куда, питаясь ягодами и птичьими яйцами. Изголодавший, я добрался до деревни индейцев сенека, которые, хоть поначалу я и не знал их языка, приняли меня в свое племя.
Деревня, где я жил, находилась на озере Эриэлхонан[71]. Конечно, мне там было нелегко — у меня не было прав, какими обладал любой житель деревни. Например, доля моей добычи на охоте была в два раза меньше, зато мне приходилось выполнять любую общую работу — строить частокол вокруг деревни или новый «длинный дом». Все могло измениться, если бы я женился на местной девушке. Но никто из родителей не хотел иметь «приблудного» жениха.
А потом, в один прекрасный день, в деревню пришли голландцы, которые выменяли на шкурки не только топоры, но и несколько одеял. Вскоре почти все племя поумирало в страшных муках, а я почему-то не заболел. Таких, как я, оставалось всего полторы дюжины, и мы решили поискать другое племя. Мы ушли в горы, где встретили других индейцев, точно так же, как и мы, бежавших в горы от бледнолицых. Ранее, многие из них были бы нашими врагами — там были и сасквеханноки, и ленапе, и другие — но мы смогли договориться между собой и порешить о том, что мы будем держаться вместе. Так и появилось племя минго, а меня выбрали военным вождем.
Год назад, к нам пришел бледнолицый англичанин, представившийся по-французски Жоржем Вашингтоном, и принес богатые дары. Кто-то ему рассказал, что я ненавижу французов, и он предложил мне поучаствовать в их походе. Да, мне удалось убить несколько французов у Грейт-Медоуз, включая французского командира, Жюмонвилля. Но англичане обращались с нами ненамного лучше французов, и я увел своих людей из построенного ими форта Несессити, который потом уничтожили французы.
Квинси же приходил тогда вместе с этим Жоржем, и сегодня он явился ко мне с посланием от английского генерала Брэддока. Оказалось, что некие сасквеханноки предательски убили Вашингтона и многих других, а потом ушли в горы. Не похоже это на сасквеханноков, подумал я, но вслух лишь спросил:
— И какую награду мы получим за их скальпы?
— Вам предстоит лишь обнаружить их и дать нам знать. Убивать их только при крайней необходимости. Пять долларов за каждого обнаруженного вами сасквеханнока. А если кого-то вам придется убить, то десять долларов за скальп.
По тому, как он плотоядно усмехнулся, я понял, что сам он получит намного больше. А, раз так, не лучше ли поубивать их всех, и получить вознаграждение за скальпы у английского генерала? Но этого я говорить не стал, и лишь сказал Квинси:
— Задаток — десять долларов.
— Я же тебе принес подарков на двадцать, — обиженно пробормотал тот. Действительно, мне была подарена настоящая пенсильванская винтовка и хороший нож. Но я снова повторил:
[70] Обезьяна (фр.).
[71] Сейчас это озеро Эри в системе Великих озер.