— А что сказать? — Рустам пожал плечами — я согласен. По всем пунктам. Только надо сесть и подумать, как мы будем жить, с кем мы будем жить и где мы будем жить. И потом уже руководствоваться этим. С индейцами же вечно жить не будешь…
— Хорошо, — Хас хлопнул себя по ляжкам, поднимаясь с земли. — Удав, готовь подгруппу, пойдёте на разведку. Руссо, возьми Кузьму, пусть объяснит нашим краснокожим братьям, что необходимо выслать несколько дозоров с целью своевременного обнаружения лимонников. Это в их же интересах. И начинаем потихоньку планировать занятия с индейцами по обучению наших господ офицеров местной тактике и местному оружию. Заодно и сами индейцев поднатаскаем. Нам же есть что сказать, джентльмены? — голосом Леонида Ярмольника из фильма «Человек с бульвара Капуцинов» закончил он свою мысль.
15 июня 1755 года. Долина реки Сасквеханны.
Кузьма Новиков, он же Ононтио.
Я сидел на пеньке у входа в избу. Бок у меня уже не ныл и не кровоточил. Лекарь у встреченных мною в лесу незнакомцев был хороший — даже моя бабка, которая в нашей деревне была первой знахаркой и травницей не смогла бы так хорошо меня перевязать. И руку мою правую тоже привязали к двум большим кускам дерева, так, что сломанная кость не шевелилась и не болела. И где только их лекарь, которого старшой почему-то называет Дротиком, а еще и по английски,[28] так научился пользовать хворых и раненых? Непонятно…
Да и без того мне многое было непонятно. Вот, скажи на милость, откуда в здешнем лесу взялись эти люди? Я ведь и слыхом не слыхивал, что в индейских землях появились русские солдаты. Я — не в счет, я беглец, которого занесла нелегкая в земли эти дальние. А они все — воины, с оружием, о котором я даже и не слыхал, со своим командиром, которого они слушаются, словно отца родного. Нет, какие-то они не такие…
А воевать они умеют. Скачущий Олень, слава Богу, уцелел, убежал от головорезов английских, и пришел в становище. Рассказал, что они идут по его следу, и скоро будут здесь. Так эти солдаты пошушукались, и отправились навстречу этим разбойникам. И перебили их всех, а одного взяли, сказали, что он будет у них «языком». А как они его допрашивали! Даже индейцы головой качали. А ведь они сами любят помучить своих пленных.
Нет, какие-то они не такие, эти русские. А может быть они и вовсе не русские?! Хотя говорят они вроде по-нашему — я их понимаю, они меня тоже. Слова, правда, не всегда мне понятные употребляют. Хотя, вон моряки, с которыми я на «Митау» в море был, так те вообще на своем языке разговаривают. Как начнут про «бом-брам рею» говорить, или «шкентели» поминать, так голова кругом идет. Сидишь, как дурак, и только ушами хлопаешь.
А эти вроде и понятно говорят, а смысл сказанного не всегда понимаешь. И поведение их какое-то странное. Нет, надо с ними обязательно поговорить по душам, а то плохо будет, если мы друг на друга будем коситься. Может, пригласить к себе их старшего, которого так чудно зовут — Хасом. Василиса сготовит что-нибудь вкусное. Она у меня мастерица готовить. Да и девка красивая — вон, как солдаты на нее посматривают, я все замечаю, только виду не подаю.
Сядем с ним за стол, выпьем по стаканчику виски — купил я в прошлом году бутылку у знакомого моего Джона Харриса. Я сам не люблю бражничать, а индейцам не наливаю — уж очень они охочи до хмельного, «огненной водой» его называют. Если дорвутся, то не успокоятся, пока всё не выпьют.
Так вот, выпьем мы с Хасом, и я расспрошу его про то, кто они и откуда. Скажет мне всю правду — хорошо, не скажет — Бог ему судья. Все ж он и его солдаты спасли меня от смерти неминучей, за что я перед ними должник.
Надо будет мне с ними прикинуть, что дальше делать будем. Чувствую я, что скоро здесь война начнется. Англичане начнут биться с французами, а индейцы им союзные — между собой. И никому мало не покажется. Поэтому, надо уносить отсюда ноги подобру-поздорову. Вот только куда? Лучше бы домой, на родимую сторонушку. Эх, как я по России нашей соскучился! Ночами мне снится Кончанское наше, Шерегодро-озеро…
Только как туда попасть-то? По морю плыть, если война начнется, и думать нечего. Англичане будут корабли французские пленить-разбивать, французские корабли — английские… Так что вместо России нашей быстрее на дно морское попадешь. Можно, конечно, через горы высокие перебраться, и выйти к океану Великому, где, как мне мореходы рассказывали, и до русских земель недалеко. Только путь посуху тоже будет труден и опасен. Там племена индейские живут, воинственные и жестокие. Биться с ними придется, а у нас народу-то совсем немного. Хотя, если сказать прямо, мне кажется, что легче с индейцами дикими договориться, чем с французами или англичанами, которые ученостью своей и образованностью кичатся.
И вот это тоже надо обсудить с Хасом этим. Я к тому времени поправлюсь, рука у меня заживет, срастется. Со мной пойдет сын мой, Андрей, да дочь Василиса. Сын воин хороший, стреляет метко, и топориком умеет биться. А Василиса, как все индейские девки, тоже защищать себя обучена. Обузой они в походе не будут. Может быть, с нами кто из индейцев пойдет. Хотя я в этом и не уверен. Ну, это уже их дело — как у нас говорят: «Вольному — воля»…
Я поднялся с места. Василиса, которая неотлучно при мне находилась, помогла мне встать, поддержала меня. Все-таки не совсем я здоров, шатает меня порой, будто хлебнул я зелья винного.
— Ну что, девонька, — сказал я ей, — давай пройдемся, посмотрим, что у нас творится. И ты давай, прикинь, что вкусного ты сможешь сготовить к вечеру. Надо моих спасителей угостить — отблагодарить. Как ты считаешь?
— Отец, ты правильно думаешь, — по-русски Василиса говорила хорошо, только порой задумывалась ненадолго, подыскивала подходящее слово, — эти воины спасли тебя, и я им за это благодарна. Давай пойдем домой. Тебе надо полежать, сил набраться. А я все к вечеру сделаю, как надо.
12 июня 1755 года. Долина реки Джуниатты.
Томас Форрестер Вильсон, непонятно кто.
— Так. Грант, давай за ним, ты быстро бегаешь. Вильсон, ты же говорил, что хорошо идешь по следу, тоже пойдешь за ним, на случай, если Грант его упустит. Мы с Адамсом — к Брэддоку, на случай, если он побежал туда. Вильсон, а ты что стоишь?
— Вряд ли он доберется до Брэддока — он побежал совсем в другую сторону. Да и фора у него была. Торопиться некуда.
— Ты мне не умничай! — И Хейз с Адамсом побежали вниз по противоположному склону горы. Топот Гранта слышался уже вдалеке. Спешить было и правда некуда — в том направлении, в котором убежал Оделл, изгиб Джуниатты, более ничего.
Я чуть замешкался, взял свое ружье, вещмешки — Оделла и свой — и пошел по следу. Оделл, мне стало сразу понятно, к Скрэнтону уже не вернется. Да и мне, если честно, тоже особо не хотелось — было мучительно стыдно, что я не ушел еще из первой деревни. А Честеру, помнится, начало нравиться; я заметил тогда, что он украдкой поднял подол индианки и вырезал ее гениталии, потом проделал то же с молодой девочкой, а когда я до него добежал, он уже занялся третьей.[29]
Я дал Честеру в рожу; он нажаловался Скрэнтону, и тот мне сказал, что индейцы — нелюди, и что его люди что хотят с ними, то и делают. И что не будь я столь необходимым ему хирургом, он бы выгнал меня в… определенном направлении. Именно поэтому он сейчас оставил меня с Оделлом, а Честера забрал с собой на разведку.
В мешке Оделла был его набор хирургических инструментов, а также книги по медицине и "записки натуралиста". Мои же инструменты и книги забрали все те же «конкуренты»; вряд ли они им понадобятся, но выручить за них можно было много.
Все, что у меня оставалось, это две флорентинские тетради, из тех, которые родители подарили мне в самом начале моего обучения в колледже Вильяма и Мэри; в первой были мои записи о местной природе и индейцах, с небольшими составленными мною грамматическими очерками и словариками языков ленапе, сасквеханноков, и онеид, а во второй — кое-какие записи о медицинских свойствах разнообразных растений. Там же были зарисовки Дженни, сделанные мною во время второй встречи; в основном они были, пардон, анатомическими, сделанными с сугубо научными целями, но там были и два ее изображения в полный рост — в одетом и обнаженном виде.
Когда после памятного разговора с Джимом я брел с родительской плантации в направлении Монокаси, я вдруг услышал:
— Томми! Как я рада тебя видеть!
Это была Дженни, и, к моему вящему удивлению, она не только не одарила меня презрением, как один из моих соучеников, которого я встретил за полчаса до того, а бросилась ко мне на шею, обняла и поцеловала. Затем она схватила меня за руку и утащила в рощицу. Я сразу спросил, не замужем ли она, и красавица со смущенной улыбкой (оказывается, она может смущаться!) ответила:
— Знаешь, милый, после того случая, ко мне никто не сватался, кого моя родня сочла бы достойным женихом.
[28] Dart — «дротик».
[29] Такого рода надругательство над трупами происходило не раз, самое знаменитое — в местности Сэнд Крик в территории Колорадо в 1864 году, когда мужчин из племени шайенн местные власти отпустили на охоту за бизонами, после чего армия под командованием полковника Чайвингтона перебила тех, кто остался, и надругалась подобным образом над всеми трупами, даже младенцев.