Благодарить знахарку в деревню я поехал один. Привез женщине денег, продуктов (не знаю, что это за правила такие, но меня специально предупредили, что их надо обязательно подарить) и благодарности от чистого сердца. Не забыл и извиниться за то, что на самом деле я все это время не верил, что ее ритуал сработает, все делал только ради жены, не особо надеясь на успех. На мою исповедь знахарка только улыбнулась как-то грустно и одновременно снисходительно, как бы говоря этим, что такие как я не верующие к ней ходят постоянно. Попрощавшись, я собрался на выход, но вдруг бросила мне на прощание:
— Не забывай Виктор, что судьба дочери в твоих руках, и только от тебя зависит, будет ли она счастлива в этой жизни.
Дальше потянулись счастливые дни. Дочка росла и хорошела с каждым днем. Мы с женой наслаждались буквально каждым моментом ее взросления. Нам было так хорошо, что даже последующие события, кардинально изменившие жизнь в нашей стране, как-то прошли стороной. После развала СССР в 93 году мы с Лехой основали кооператив и вовсю начали зарабатывать на частном строительстве и отделке. Так продолжалось до следующего кризиса 98 года. После него мы несколько изменили профиль нашей фирмы и полностью переориентировались на изготовление и установку на заказ кованных железных изделий, таких, как фигурные ворота, калитки, ограды, решетки, столики, скамейки, декоративные мостики, перила, козырьки и многое другое. Большого завода у нас не было, но заказов хватало с лихвой. Так что без работы и без денег мы не сидели. Ну и Леха душу себе отвел — в цеху у него было отдельное место, где он, теперь уже постоянно, творил разные чудеса из самодельного дамасска.
Все было хорошо, но, как говорится в народной поговорке: «Не родись красивой, а родись счастливой». Надюшка выросла слишком красивой девушкой. Один мажор положил на нее глаз, а она ему отказала, потому что была без памяти влюблена в другого парня. Мажор решил отомстить, причем его полностью поддержал в этом отец. Тот посчитал, что его сыну, как представителю элиты и одному из будущих хозяев этой страны, будет очень полезно втоптать в грязь и полностью разрушить судьбу человека, «кого-нибудь из быдла», как выразился папаша. Выбор пал на мою дочь. О том, что все было подстроено и срежессированно заранее, мне сказали на поминках по случаю годовщины ее смерти. Для пущего эффекта папаша мажора не поскупился и загодя купил всех, кого нужно, включая и того парня, в которого Надюша была влюблена. Если бы не его предательство, возможно, она осталась бы жива — кто знает?
Когда дочки не стало, опять случилась непонятная мистическая хрень, из-за которой я потерял жену. Лена потащила меня в деревню к той колдунье, чтобы позаботиться о душе дочери после смерти. «Бабка» встретила радушно, хотя мы очень давно не виделись. Молча выслушала все, что рассказала жена. Я молчал. Женщина раскинула карты. Долго на них смотрела, ничего не говоря… Затем, перетасовав колоду еще раз, раскинула карты, затем — еще раз. Потом попросила фотографию Нади и долго водила над ней сначала руками, а затем зажженной свечой. Положив фото на центр стола, знахарка снова раз раскинула карты поверх фотографии. Посидев еще немного в задумчивости, она сказала:
— Я не смогу вам помочь. Не знаю почему, но я не вижу души вашей дочери среди мертвых, и карты говорят, что она все еще пребывает в мире живых. Вы видели сами — было несколько раскладов, но каждый раз ответ один и тот же — ваша Надя жива, а ее судьба осталась без изменения. Как и почему так, я не могу вам ответить.
Моя жена замерла, как изваяние, прикрыв рот ладонью.
— Что Вы такое говорите? — не выдержал я. — Я сам был на опознании тела, сомнений нет никаких. Это была она, наша Надя. Когда все случилось, мы с женой были на работе, нас даже известили не сразу. Ее тело до нас уже успели опознать соседи.
— Это прозвучит странно, но мои карты не врут, — заявила колдунья. — Вам я тоже верю и соболезную вашему горю, но как-либо объяснить эти ответы я не могу. На моей памяти такое происходит в первый раз. Могу только посоветовать — не заказывайте службы ни о здравии, ни об упокоении души вашей дочери. Фотографию можете оставить, я позже еще раз посмотрю.
После этого посещения ясновидящей наши с женой отношения дали трещину. Лена стала все больше погружаться в религию и отдаляться от меня. Я видел всю ее боль, но помочь был не в состоянии. Когда дочери не стало, я разом весь поседел и стал выглядеть лет на пятнадцать старше.
В отличие от жены, забвение я искал в работе и прочих мирских заботах. Спасибо и Лехе, что он мне помог удержаться на плаву. Жена еще несколько раз ездила в ту деревню к знахарке, но уже без меня. О чем Лена говорила с гадалкой, я не спрашивал, а она и не рассказывала. В церкви жена давно ходила, как на работу, благо недавно вышла на пенсию. Поэтому, когда как-то утром Лена сказала, что решила уйти в женский монастырь, я не удивился, не стал возражать и пытаться ее отговорить.
— Когда поедем смотреть монастыри? — спросил я жену.
Переложив заботы о нашей фирме на Леху, мы с Леной поехали по женским монастырям. Посетили не сказать, что много обителей, но все же прилично. Как по мне, так почти везде все устроено одинаково, если не принимать строгий постриг. В любой монастырь Лену сразу никто не возьмет — необходимо пройти «испытательный срок». Практически в любом монастыре говорили о необходимости вступительного пожертвования немалых размеров.
Договорившись в итоге по всем вопросам в понравившемся жене месте, вернулись домой собирать вещи. Прощание вышло каким-то скомканным. После тридцати лет совместной жизни наши дороги расходились навсегда, ведь каждый выбрал свой путь, чтобы переживать общую боль. Лена уезжала в монастырь на полугодовое послушание. Я оставался один.
Удивительно, но именно ее решение уйти в монастырь развязало мне руки и фактически подтолкнуло принять роковое для меня решение пойти дорогой мести. Лена выдержала полугодовое испытание, еще через несколько месяцев ее ждал малый постриг, отказ от мирского имени и становление полноценной монахиней. Я же за это время узнал подробности того, как на самом деле обошлись с моей дочерью, решил мстить, возжелал убить всех гадов своими руками и начал подготовку. Первое, что сделал — это начал сжигать за собой мосты, чтобы некуда было вернуться. Второй причиной так поступить было желание защитить близких мне людей — пусть они как можно дальше остаются в стороне от того зла, которое я собирался учинить в ближайшем будущем. Пусть это будут только мои грехи и ничьи более.
Для начала я избавился от своей доли совместном бизнесе с Лехой. Передачу прав мы с ним сделали максимально официальным образом, как будто никогда не были близкими друзьями. Заказали независимую оценку стоимости. Его старший сын поназанимал у своих знакомых денег под залог покупаемой доли и процент от будущего роста бизнеса. Половину вырученной суммы я отдал Лехе сразу — на том свете деньги будут не нужны, а его семье — пригодятся. Позже отдам и остальную часть денег и все, какие у меня останутся.
Потом я договорился с женой о разводе и продаже квартиры. О своих планах рассказывать, разумеется, не стал. Сказал только, что раз она решилась на такой серьезный шаг, то ничего из старой жизни сдерживать ее не должно, и поэтому нам стоит развестись. Предложил с ее половины от продажи совместной квартиры приобрести на ее имя, на всякий случай, небольшой домик в деревушке, расположенной рядом с монастырем. Разницу в стоимости Лена сможет израсходовать по своему усмотрению, например, на богоугодное дело или сделать пожертвование монастырю, в который она собралась, тем более, что о необходимости «небольшого пожертвования» нам недвусмысленно намекала его настоятельница. Жена согласилась. Квартиру мы продали, дом ей купили. Почти всю мебель перевезли к ней. Не знаю, как сложится жизнь Лены в монастыре, но пусть этот дом у нее будет.
Себе я купил домик в садовом товариществе. Вышло недорого, поскольку товарищество было не газифицировано. Волновало меня это мало, главное — по новым законам там можно было прописаться. Забрал себе остатки мебели, какие похуже. Дальше осталось по мелочи — продать машину, вывести все деньги с банковских счетов, избавиться от симок, оформленных на мое имя… Все этапы подготовки шли параллельным ходом. Управился я быстро, где-то месяцев за пять, и к началу лета был готов приступить к мести.
Мои воспоминания прервал резкий кислый запах. Я осмотрелся по сторонам — вроде, все как обычно. Камера залита светом. Наверно, уже почти шесть утра и скоро в колонии включат радио. Нехитрая мебель вся на месте, да и куда она денется, если почти вся намертво вмурована в пол? Бак с питьевой водой — на месте, входные решетки и железная дверь в камеру закрыты. Между тем, запах становился все сильнее.
«Откуда взялась такая вонь?» — подумал я и внезапно провалился в темноту.
Глава 2
Когда я очнулся, за окном была ночная темнота. От неожиданности на автомате вскочил с постели — заключенным запрещено в дневное время лежать на нарах, а я, получается, провалялся целый день. За любую провинность в тюрьме бьют нещадно — этот урок пришлось быстро усвоить, как только вышел из лазарета. Встав на ноги, сразу ощутил — до чего же мне хреново. Голова раскалывается, как после трехдневной беспробудной пьянки, во рту будто кошки насрали, дико хочется пить. Пошатываясь, добрел до бака и налил кружку воды. Ее вкус мне никогда не нравился, но сейчас это был самый вкусный напиток на свете. Голову слегка отпустило, но одной кружки было явно недостаточно. Я налил еще одну. Ну вот, теперь стало совсем хорошо — вернулась способность мыслить, организм пришел в себя окончательно и позвал к унитазу. Хорошо, там и подумаю. Слабость еще присутствовала, поэтому на унитаз пришлось сесть. Что же такое случилось? Едкий кислый запах, потеря сознания, сильная головная боль — странно все это. Причем похоже, что вырубило не одного меня, а, как минимум, всю колонию. В полном отрубе я провалялся целый день, но никто меня лупить за это не стал. За целый день никто так и не зашел в мою камеру, еды тоже не принесли. Не сложно догадаться, что случилось. Исправительная колония № 18 «Полярная сова» — одно из немногих мест в стране, где на пожизненном заключении содержатся преступники, осужденные за терроризм. Когда мой сокамерник помер, мне сразу сказали, что ждут этапирования очередной партии заключенных, в основном опять осужденных «бармалев». Когда они прибудут, психологи начнут тасовать заключенных по камерам, и у меня появится новый сосед. А что мы имеем вчера? Раз меня за целый день никто из «обслуживающего персонала» не посетил, значит, той странной химией с кислым запахом накрыло всю колонию. И зачем спрашивается это делать? Ответ очевиден — чтобы помочь осужденным террористам совершить массовый побег. Как только охрану вырубило — спокойно заходи в противогазах, открывай любые двери, грузи в машины нужных тебе людей и — ходу. Поселок Харп, где расположена колония, находится в жопе мира, быстро организовать план перехвата нереально, а если еще и отрезать связь поселка с внешним миром, то будет совсем замечательно. Химия же вырубает надолго, фора у налетчиков будет большая, поэтому поймать их, думаю, никто не сможет. Странно только, что эти налетчики не открыли двери всех камер, чтобы имитировать массовых побег всех заключенных и дополнительно сбить преследователей со следа. Спешили, что ли? Да кто его знает… Вот блин! Это же, как все вскроется, и охрана придет в себя, она в конец озвереет. Если, конечно, всех охранников не перестреляли, что вряд ли — они ведь должны, наверно, дежурить посменно и жить в этом поселке. Ну, точно будут срывать зло на заключенных. С такими невеселыми мыслями я встал с унитаза и поплелся обратно к нарам. Голова снова начала ныть, слабость никуда не делась. Снова захотелось спать. То понос, то золотуха — до этого бессонница мучила, а стоило надышаться непонятной химической дряни, как в сон потянуло. Наверно, организм решил восстановиться после длительного недосыпа. Проваливаясь в сон, вспомнил, что забыл смыть за собой. Бли-и-ин, завтра еще и мочой вонять будет. Ну что за невезение такое сегодня …
Проснулся опять в полной тишине. За окном светит солнце, радио молчит. «Интересно, который сейчас час?» — подумал я. За окном полярный день, время по солнцу определить невозможно — и в два часа ночи, и в пять утра, и в двенадцать часов дня в мою камеру оно светит одинаково ярко. Головная боль никуда не делась, а, наоборот, усилилась, жажда — тоже. Встаю и, шатаясь, как и в прошлый раз, бреду к баку с водой. После третьей выпитой кружки меня немного отпускает. Я подхожу к решетке и прислушиваюсь. Блин, как же хочется приложиться ухом к двери, чтобы было лучше слышно, что творится в коридоре, но это не получится. От решетки до двери я даже рукой не дотянусь. Прислушиваюсь — вроде за дверью тишина. Наверно, еще нет шести часов, поэтому заключенные еще спят, а раз так, то мне следует отойти от двери — тут везде камеры, за каждым из нас наблюдает оператор, и любое неподобающее поведение сразу наказывается побоями. Надо быть как все, не выделяться, срочно лечь и изобразить спящего. В туалет только сходить нужно — у меня должна быть естественная причина для подъема во время сна. На унитаз опять вынужден сесть, поскольку слабость никуда не делась. Я уже сутки без еды.
Нет, слишком все странно. Я, конечно же, не знаю, как должна действовать охрана в случае чрезвычайных обстоятельств, но что-то явно пошло не так. Когда у охранников пересменка? Наверно, по утрам. Видимо поэтому налетчики так и спешили, не став открывать все камеры. И что же новая смена? Она приходит и видит, что ворота в колонию — нараспашку, все заключенные и персонал находятся в отрубе, а часть камер вскрыта, и заключенные сбежали. Или утром химия еще продолжала действовать, и новая смена отрубилась где-то на территории колонии, как и предыдущая? Но сообщить о побеге заключенных они же были обязаны! Пусть террористы вырубили связь, но можно ведь доехать до ближайшего населенного пункта и сообщить куда следует. И как быстро в колонию должна была бы пожаловать кавалерия? Явно быстрее, чем за 24 часа. По прибытию подмоги, полагаю, в обязательном порядке должна проводиться проверка состояния оставшихся заключенных, невзирая на время суток, а ее то как раз и не было. Времени реально прошло до фига, а в мою камеру так никто и не зашел. Что-то здесь не так… А если террористы накрыли своей химией весь поселок? Черт его знает, что это за гадость такая. Явно, что-то убойное и очень летучее, раз проникло в мою практически запечатанную клетку и мгновенно вырубило. Может, распылили что-то с беспилотника над всем поселком — чем не вариант?
Но если это так, то тогда вовсе не известно, как долго ждать помощи. И что же мне делать? Хотя, это возможный способ свести счеты с жизнью. Не так, как я хотел, конечно, но это лучше, чем медленно затухать, как мой сокамерник, в течение нескольких лет. Три дня без воды — и все, отмучился. Решено, так и сделаю.
Вдруг где-то снаружи, со стороны окна, совсем рядом с моей камерой раздались автоматные выстрелы. Сначала одиночные, затем — длинная очередь, которую прервал человеческий крик, полный дикой боли, и какой-то звериный рык, похожий почему-то на довольное урчание. Я замер на унитазе, боясь пошевелиться. Липкий страх сначала заставил сжаться анус, потом поднялся по позвоночнику и прошелся по короткому ежику седых волос на голове. За окном слышался звук разрываемой плоти, треск костей и чавканье, перемежающееся довольным порыкиванием. Там какая-то неведомая тварь только что завалила автоматчика и, похоже, жрала его заживо. Но этого было мало. В ответ на довольное урчание неизвестной зверюги, к своему ужасу, я услышал ответное, и, как мне показалось, завистливо-просительное урчание, которое доносилось со стороны коридора и, похоже, шло из камер, подобных моей. Хорошо, что я сидел на унитазе. До этого никогда в жизни мне не доводилось, как говориться, метать кирпичи от страха, а вот теперь, на старости лет, сподобился… Твою же мать, что, блин, такое творится? Это точно не налет террористов! Они зверушек, жрущих автоматчиков, не разводят.
Обливаясь холодным потом я, стараясь не шуметь, кое-как вытер задницу, на цыпочках дошел до своей лежанки и, двигаясь буквально по миллиметру, улегся. Смывать за собою я побоялся, просто накрыл унитаз крышкой от стоящего рядом ведра, предназначенного для уборки. Почему-то я был уверен, что непонятной зверюге за окном не составит труда вырвать решетки, разбить окно и проникнуть в камеру, стоит ей только меня услышать. Покончить с жизнью, будучи сожранным заживо, мне совсем не улыбалось. Судя по звукам неизвестный мне чел попал в зверюгу не один раз, но ее это не остановило. В конце он, похоже, в упор всадил в нее весь оставшийся рожок, но увы, без видимого результата. Получается, этот зверь, словив очередь 5,45мм, не только за считанные секунды догнал автоматчика, но и мгновенно разорвал! Что же это за твари такие завелись у нас в тундре? И как их появление связано с кислым запахом, а самое главное, как эти или подобные им твари оказались в камерах вместо заключенных, раз, услышав звуки стрельбы и поедания человеческого тела, так возбудились, что подали голос?
Придуманная мною стройная и логически безупречная картина произошедшего в колонии ЧП разваливалась под натиском абсолютно непонятных фактов. Я ничего не понимал, и эта неизвестность пугала до чертиков. «Может, случился зомби-апокалипсис?» — вспыхнула в мозгу новая догадка. Урчание из камер — может, это под действием той неизвестной химии с кислым запахом заключенные в камерах превратились в постоянно жаждущих человеческого мяса зомби? Да нет, бред какой-то. Если бы это так и было, то зомби не стали бы тихо отсиживаться в своих камерах, а вовсю бы шумели, пытаясь выбраться наружу. Во-вторых, охране, той, что не обратилась, ничего бы не стоило их всех перестрелять — здесь кругом запертые решетки, можно неспешно и не напрягаясь зачистить все коридоры, этажи и здания, патронов бы только хватило. В-третьих, нет таких зомби, которые не боятся очереди в упор из калаша, бегают как спринтеры и за мгновение разрывают человека на куски. Нет, эта версия не годится, но что же тогда происходит?!
Я очень долго лежал на нарах, не шевелясь, чтобы не привлечь к себе внимание. Когда тварь ушла, я не услышал, настолько тихо она это сделала. Решив, что металлическая дверь и толстая решетка являются лучшей защитой, чем зарешеченное окно, я по-тихому перетащил на пол постельные принадлежности, поближе к выходу из камеру. Там и унитазу рядом будет, и бак с водой — моим единственным запасам воды, поскольку опытным путем я выяснил, что воды в кране нет. Полкружки, которые я смог набрать до того, как тоненькая струйка воды полностью иссякла, в расчет можно было не брать. Электричества в розетках тоже не было. Выяснив, что в кране нет воды, я вставил в розетку электрическую бритву, быстро нажал и сразу выключил. Ничего. Еще раз включил и, задержавшись чуть дольше, снова выключил. Опять ничего. Включил и, не отключая, пошевелил вилку в розетке — глухо. Света нет.
А между тем, мое самочувствие продолжало ухудшаться. Головная боль била в висках набатом и отдавала болью в глазные яблоки, как при высочайшем давлении. Жажда не думала проходить, стала просто нестерпимой, и мне приходилось насильно себя заставлять пить понемногу. В баке воды оставалось меньше половины, плюс полный бачок унитаза. О том, что мне, возможно, придется из него пить, я старался не думать. Промучившись в бесплодных раздумьях, периодически прикладываясь к баку с водой, чтобы хоть как-то унять головную боль, я смог наконец-то заснуть тревожным сном.