- А если мы будем тебе помогать? - так же деловито, как он пришивал пуговицы, поинтересовался Олег.
- Что-что? - Папа Кузя нажал на клавиши, по которым в тот миг гуляла его рука.
- Будем ходить по объектам, которые не засекречены. Разве нельзя?
Кузьма Петрович, размышляя, еще немного пометался по комнате.
- Ну что же... Выхода нет...
- Договорились, - удовлетворенно сказал Олег. - Что ты ликуешь? набросился на него отец. - Вам нужно в парке культуры на каруселях кружиться. А вы воюете, голодаете... Теперь вот будете ходить по морозу. Ты думаешь, я за это? Уродства военного времени!
Он сел за машинку, взял бланк с красным названием газеты вверху и выстукал удостоверение. В нем было написано, что нам с Олегом доверяется исполнять обязанности курьеров.
После уроков мы с таинственными лицами, не позволяя себе улыбаться или шутить, шли на те объекты, которые не числились в "засекреченных".
Люди были так заняты и измучены, что у них не хватало сил удивляться. Увидев наше удостоверение, они спрашивали:
- Что нужно?
И, не отрываясь от чертежей или инструментов, говорили, к кому обратиться. Женщины устало сетовали, что мы в ботинках с галошами, а не в валенках. Валенки выдавали только тем, кто работал "на свежем воздухе".
Воздух был не свежим, а таким плотно застывшим, что его трудно было вдыхать. На сером от золы снегу валялись замерзшие воробьи. Люди меж тем клали кирпич, врубались в стены отбойными молотками, что-то измеряли и даже записывали окаменевшими пальцами.
"Все для фронта! Все для победы!" - читали мы на выцветшей, будто простиранной снегом и стужей, материи или прямо на кирпичах. Но люди и так отдавали все...
Вначале нам нравилось выполнять поручения папы Кузи. Но вскоре мы уже не делали таинственных лиц. От игры ничего не осталось. Мы еле дотаскивались до объектов. Заходили в конторы, чтобы попрыгать возле печурок. А потом без всякой гордости и воодушевления предъявляли свой мандат.
Однажды ветер был таким сильным, что навалился на нас, как нечто живое, тяжелое. Олег прятал лицо в воротник. А мой воротник был узеньким, и спрятаться в него я не мог.
- Варежками закройся, - посоветовал мне Олег. Но я его не послушал.
- У тебя побелели щеки, - сказал он. - Надо потереть снегом.
Серая гарь скрипела и пачкала руки. Наконец я добрался до чистого снега. И испуганно, изо всех сил стал тереть щеки.
- Не надо так сильно, - сказал Олег.
Но уже было поздно. Из-под стертой кожи выступили коричневые пятна, кровоподтеки.
Таким мама увидела меня поздно вечером.
В прежние мирные времена она волновалась, если я задерживался во дворе или в кино. Или если приносил домой двойку. Но когда случалось нечто серьезное, она сразу брала себя в руки. На сей раз она с подчеркнутым, напряженным спокойствием прищурилась, и я понял, что вид у меня ужасный.
- Как раз вчера мне случайно принесли немного жира со шкварками, сказала мама. - Прораб с женой ездили в район и достали гуся. Для дочери. У нее сильное истощение... Шкварки - для внутреннего употребления, а жиром я смажу тебе лицо.
В трудный момент у мамы почти всегда случайно обнаруживался спасательный круг.
Покрыв мои щеки аппетитно пахнущим жиром, она сказала:
- Я захватила из Москвы отцовские целебные травы. Два или три пакета... Буду заваривать, чтобы ты понемножку пил. Это защищает от дистрофии.
- Но я ведь и так... съедаю все, что тебе дают на работе за "вредность".
- Ты растешь, - категорически заявила мама. - Закладывается фундамент здоровья. А мой фундамент был заложен в мирное время.
- Давай пить настой вместе, - предложил я.
- Травы мне противопоказаны. Ты разве не знаешь?
Ей всегда было противопоказано то, чего в доме у нас не хватало.
К нам зашел Николай Евдокимович...