-- Эх! -- горевала Лиза. -- А папа с мамой никогда про это не узнают. Вот бы всем сфотографироваться на память! Я думаю, даже "Пионерская правда" такой портрет с удовольствием бы напечатала. Групповой портрет с Печенюшкиным. Здорово?!
-- Вырастешь, Лизонька, -- советовал Пиччи, -- напиши обо всем этом сказку. Тогда и папа с мамой прочтут ее.
-- Ну, да! Все равно -- сказку! А сказать, что так и было, решат, что я -- баронесса Мюнхгаузен.
-- Раз Гокко твой названый братик, -- тормошила Алена Печенюшкина, --значит, ты тоже наш дедушка?!
Тут уж всеми овладел поистине сумасшедший восторг. Взявшись за руки, дети и взрослые пустились в пляс, вновь сливаясь в одном бесконечном хороводе со счастливыми фантазильцами.
На рассвете девочки собрались в обратный путь. Карнавальные огни догорели, и рыжий краешек солнца уже показался над горизонтом. Впереди ждал новый безоблачный день. Площадь опустела, с Аленой и Лизой оставались только друзья.
Фантолетта, не стесняясь, плакала, обнимала Лизу, целовала Алену. Сестренки тихо хлюпали носами.
-- Аленушка! -- оживился Пиччи. -- Ты еще не видела, какой я на самом деле.
Мальчик исчез. Красновато-золотистая обезьянка вспрыгнула на плечо Аленке, заглянула сбоку ей в глаза, кончиком хвоста пригладила волосы девочки, ласково потрепала по носу.
Алена засмеялась и чихнула.
-- Гокко! -- допытывалась Лиза. -- Ты теперь останешься здесь, в Фантазилье?
-- Нет, -- ответил суровый индеец. -- Я тороплюсь в свою страну, к своему народу. Но вас и эту чудесную ночь моя семья будет помнить до конца жизни. Пусть не иссякнет для вас милость богов, и да будет всегда удачна ваша охота! Прощайте!
-- Ты с-с-спасла мне жизнь, маленькая королева, -- прошелестела в наступившей тишине Клара-Генриетта. -- Теперь она принадлежит тебе. Помни об этом. И не забывай, что вас-с-с с Аленой мы будем ждать в пус-с-с-стыне на праздник вес-с-сны.
Змея обвилась вокруг ног девочки, подняла голову к ее плечу, потерлась об него, прощаясь.
Притихший Федя робко трогал сестренок за руки, шептал Алене советы, как наиболее практичной:
-- Вы желания-то попусту не тратьте. Я понимаю, ручку, там, самописку, чтоб за тебя уроки делала... Или, значит, рубаху, в смысле платьишко, чтоб не рвалось, не пачкалось, росло с тобой -- вот стоящая вещь.
Быстро, сбивчиво зазвенели где-то хрустальные колокольчики. Радуга выросла впереди. Начало ее стелилось по земле светящейся дорогой, а вдали круто уходило вверх, за дома, в небо. Розовая, как мечта, карета с крыльями стояла на радуге.
Девочки, Фантолетта и Федя уселись. Наступил миг последнего прощания, Печенюшкин расцеловал сестренок. Его глаза тоже были подозрительно влажными.
-- Пиччи! -- взмолилась Лиза. -- Неужели ты не проводишь нас?
Печенюшкин (он снова был мальчиком) заалел от смущения. Даже веснушки пропали.
-- Понимаешь, -- бормотал он, извиняясь, -- в Трамонтании переворот. Черные полковники, голубые лейтенанты, ох, намудрили они... Может произойти непоправимое. Надо срочно спешить на выручку. Мы встретимся еще, обязательно встретимся!
В отдалении показалась усатая Мануэла с целым выводком крысят. Из скромности она не решалась подойти, окликнуть и только робко махала лапой.
-- До свидания, Мануэлина! -- дружно закричали девочки. -- Мы никогда тебя не забудем! Счастливо!
-- "Родительский дом, начало начал..." -- тихо запел дрожащими губами Федя.
От этих звуков Морковкин, молчавший до сих пор, затрепетал и решительными шагами приблизился к карете. В окошко он протянул Лизе и Алене два простеньких на вид колечка с чуть стершейся позолотой, с прозрачными зелеными камешками.
-- Возьмите, -- заговорил он, торопясь. -- Это вам... Конечно, в нарушение правил. Великий Маг не простит мне, ладно, я старик, переживу.