Если там, дома, случится серьезная беда -- поверните три раза на пальце, --я приду на помощь в тот же миг.
-- Дон Диего! -- Лиза вдруг даже привстала с сиденья. -- А помните надпись на камне? Ну, в который ступа превратилась? Что же там, все-таки, было написано?
Старый чародей грустно улыбнулся.
-- Вот об этом, Лизочек, -- проговорил он тихо, -- я не могу тебе сейчас рассказать. Может быть, в следующий раз?
Карета заскользила по радуге, отрываясь от земли, над ней взмыла вверх большая золотистая птица, махнула крыльями, прощаясь, и растаяла в небе. Внизу, под радугой, ничего уже нельзя было различить. Фантазилья оставалась позади.
Майский погожий день стоял за окнами квартиры No 77 по улице Весенней. Сестры уныло бродили по дому. Казалось, ничего и не было. На Аленкином столе лежала раскраска, открытая на изображении Бабы Яги, на Лизином -- учебник и тетрадь по математике.
Но волшебные кольца -- прощальный дар Морковкина -- блестели у девочек на пальцах. В Аленкиной кукольной коляске мирно покоилась кукла --Ляпус-Петя, заботливо укрытая плащом с серебряным капюшоном. И, видимо, оставались два желания. Любые. Фантастические. Невероятные. Значит, все-таки, все было на самом деле?!
Лиза стояла у зеркала в коридоре, а вокруг нее крутилась Аленка.
-- Лизочкина! -- не умолкала она. -- Ты что на свое желание сделаешь? А что я на свое сделаю, это секрет! Хочешь, расскажу?
-- Ну, Алена! -- отгоняла ее сестра. -- Пожалуйста, займись чем-нибудь. Иди в детскую, прошу тебя! Понимаешь, мне надо подумать.
Аленка ушла, закрыв дверь, и в детской подозрительно затихла. Лиза же продолжала трогать свой нос, поворачиваясь то так, то этак -- и все представляла, как бы он выглядел, будучи коротким и прямым. Тикали часы в гостиной. И с каждым их ударом все отчетливей вспоминался девочке услышанный как-то случайно ночной разговор родителей.
Было это несколько дней назад. Лиза, учась со второй смены, укладывалась в постель довольно поздно, часов в одиннадцать. Обычно она засыпала мигом, но в этот раз уснуть отчего-то не удавалось. Слабо светился ночник, посапывала на своем диванчике Аленка, а Лиза все лежала с открытыми глазами, отвернувшись к стенке. Думалось ей сразу о трех вещах: о завтрашней контрольной, о фильме "Джен Эйр" и о велосипеде, твердо обещанном родителями.
В гостиной, считая, что дети спят, негромко разговаривали папа с мамой, но девочка сквозь панельную стенку могла разобрать каждое слово. Вот послышалось знакомое имя -- Машенька, -- и здесь слух у Лизы как бы включился.
-- ...Это ужас, ужас, -- повторяла мама. -- Неужели ничего нельзя сделать?
-- Этот профессор у них был последней надеждой, -- устало ответил папа. -- Говорят, он в своей клинике творит чудеса... Вот он и сказал вчера. Несколько месяцев, в лучшем случае год... Такое даже представить невозможно, лучше самому...
Глаза у Лизы уже закрывались помимо ее воли. Девочка засыпала. Мир расплывался перед ней сказочным зонтиком Оле-Лукойе. Слова отца доносились глухо, то отдаляясь, то вырастая. Сон погладил ее уютной мягкой лапой и забрал к себе -- до утра.
И вот сейчас, потерянный было в полусне разговор выплыл в памяти весь, до последнего слова. Машеньке Каримовой -- дочке соседей Зайкиных -- было шесть лет. Худенькая, смуглая, с большими черными глазами, точеным носиком и пунцовым румянцем на бархатистых щечках, она походила на маленькую царевну Будур из сказки про Аладдина и волшебную лампу. Двери квартир Зайкиных и Каримовых находились напротив. Аленка и Машенька постоянно бегали в гости друг к другу. Их игры могли быть, наверняка, интересней, но Аленкина мама не разрешала дочке бывать у Каримовых подолгу. Если же Маша приходила к Зайкиным, то ее тоже очень скоро забирала мама.