— Милейший! — принюхался Горох. — У вас что здесь, спиртзавод на колесах? Сейчас за самогон сажают!
— У сына свадьба через три дня, — обмяк водитель, — а на водку где же денег наберешься?
— Значит, довезете до «Нивы»? — закричал всполошившийся Школьник. — Ваш самогон — наш зритель! Вы должны любить искусство!
Появление бродячих музыкантов средневековья с мартышками и шарманками, наверно, меньше удивило бы колхозников, чем появление рок-группы «Чертог дьявола». Триумф был полнейший…
На подножке, возле водителя, стоял насквозь пропыленный Школьник, с другой стороны прицепился чумазый Горох, на кабине громоздились барабаны с ударником Васей, стереоколонки с гитарами свисали по обе стороны цистерны вместе с Качаловым и Левой, которые каким-то чудом удерживались за веревки, паря в воздухе, как воздушные акробаты… Майка, закрыв лицо платком и руками, усевшись сзади цистерны на шланг, завершала шикарное зрелище.
— Это сейчас так модно, — вот и все, что сказал какой-то современный дед, сняв с головы картуз.
Сельская молодежь даже не пыталась дать объяснение этому зрелищу. Она молча и безропотно принимала веянье моды.
— Ретро, — добавил еще дед, видимо, вспомнив полюбившееся словечко.
Какая— то женщина в белом платочке, не выдержав напряжения, заголосила:
— Родненькие, да что же это такое!
К ней вдогонку сразу же присоединилось еще несколько женских голосов, в одном из которых без труда узнавалось сопрано Майки. Мужики стояли, сняв картузы, бабы жалостливо голосили, парни и девки, одетые по случаю во все модное, испуганно переваривали увиденное. Майка, сорвав платок с лица, подбежала к Школьнику и закатила ему пощечину. Артисты солидарно промолчали.
— Яша, — почесал залысину Горох. — Вы знаете, как я вас уважаю, но вы это заслужили.
— За что?! — ужасным голосом вскричал Школьник. — Я сорок лет в искусстве! Майя, сердце мое, я подам на вас в суд!
— Подавайте! — удовлетворенная местью, прошипела Майка. — Я беременная, меня любой суд оправдает. Меня муж бросит, если узнает, что я на говночистках езжу на концерты!
— Концерт прошел на ура! — любил вспоминать Горох. — Отлабали так, что не хотели отпускать. Майка пожаловалась со сцены на Яшу и его зверства — и колхозники лишили его фуршета. Я никогда не слышал, чтобы так пела Майка. Я не помню, чтобы нас так где-нибудь угощали. Колхозники устроили на берегу реки пир, и мы до утра пели песни, читали стихи и квасили. Яша сидел в кустах и клянчил у меня куриную ножку, чтобы не умереть с голоду. Председатель признался Майке в любви и поклялся вызвать Яшу на дуэль. «Вы не знаете зрителя!» — жаловался мне из кустов Школьник… Как нас провожали! — продолжал Горох. — И никто не хочет понять, что, если бы не Яша, ничего бы и не было… Бедный Яша, он и сам этого не понимает.
* * *
Артисты «Мойдодыра» после летнего перерыва готовились к очередным гастролям.
Я видел, как Закулисный обмеривал Пухарчука и как остальные с удивлением его рассматривали.
Маленький носик на широком бледном лице Женька был чуть вздернут, волосы, словно пучок соломы, всегда растрепаны, и, как ни старался Пухарчук их зачесывать, на его большой, непропорциональной туловищу голове все равно пялился плешивый пятачок. У него появилось заметное брюшко, которое он напрасно пытался скрыть.
Закулисный Владимир Федорович — руководитель и администратор. Его маман — Елена Дмитриевна. Ирка — бывшая продавщица овощного магазина, в данный момент прима в «черном», будущая жена Закулисного. Она была выше Владимира Федоровича на две головы, худая, гибкая, с длиннющими ногами, черные густые волосы доходили ей до пояса. Глаза на узком лице (в которых никогда не поймешь, что творилось) были большие, зеленые, с малахитовыми прожилками.