Мошки лупили в стекла, погибая на них крапинками.
Нам далеко. Дорога длинная-длинная. Где-то на половине пути мелькнет смешная тоненькая речушка Юрочка. Брякнет сухой деревянный мост. А за ним, как всегда в последние три-четыре недели, настанет ночь.
Я не привык, не умею водить машину в темноте. Ночная дорога слепит огнями, пугает невидимой кромкой. Поэтому каждый вечер я спешу, пока не смеркнется, проехать ее, нырнуть в шумный город, полный света, ясности, покоя.
Но темнота с каждым днем настигает меня все раньше и раньше. Летом первые сумерки набегали на самом конце дороги. Теперь я не успеваю доехать к Юрочке. — зеленому ручейку.
Так наступает осень, торопит она меня, догоняет…
Я резко прибавил скорость, и моя нелепая собачонка перевернулась, подняв мохнатые лапы.
Названия деревушек мелькали мимо: Вялки, Родники, Шмеленки.
Пахло дымом, лиственным горьким дымом костра. И казалось, дым от него натек в низину, плыл вечерним разливом, подкрадываясь к дороге. Клены повисли над белым неожиданным озером, боясь окунуть в холодное малиновые шапки.
Вдоль обочины в тумане шагал деревенский мальчик, наверное, лет семи. Не оглядываясь, топал он в зыбкой, взвеянной влаге.
— Эй, хлопчик!
Я затормозил. Мохнатая собака ударила меня в затылок и упала рядом со мной. Малыш поглядел на меня.
— Садись, подвезу.
— Не.
— Это почему же?
— Мамка не велит.
— А куда идешь?
— К бабушке.
— Не страшно? Садись…
— Не.
— Вот какой несговорчивый…
— Собака?
— Ну да, собака.