В розовых ушах Кис-Кис горели, переливаясь, два крупных шатона. Шатоны были не из числа подношений и о происхождении их Кис-Кис молчала.
Теперь она была пьяна от счастья и «редерера».
— Видишь, как хорошо, мы опять «любимся», — тянула она немного размякшим голоском.
— Это ты правду сказала, — согласился ее партнер, принимавший мрачный вид в таких случаях.
— Максинька, признайся, ведь ты было врезался, а-а?
— Ни.
— Немножечко… Ну, вот столечко, — и она отделила острым ноготком на розовом мизинце.
— Ни!
— Я не рассержусь… милый!
— Да я не боюсь, — обнял Горский Киску. — Ее нельзя любить, милая…
— Да почему же? — не унималась та.
— Почему? Да потому, что она — не ты… В ней по-нашему перцу нету…
И оба расхохотались…