– Ч-черт. А как ты… Он обернулся и посмотрел на осколки злополучного терминала.
Молодец, обормот, понял все. Сорью Аска Ленгли не жертвует квантовыми лезвиями просто так. Синдзи кивнул – мне и своим догадкам заодно – и принялся собирать оружие, а я подошла к развороченным останкам Хикари и подняла ствол. Не люблю достреливать трупы, но все же…
– Оружие на пол, – распорядился тихий голос. Я подняла голову. В дверях стояла охрана доктора – три штуки – и какой-то хлыщ с мафиозной меткой во все лицо, и все это – поверх жерл излучателей разного калибра. Расчет с учетом расстояния: минимум два трупа с их стороны.
Гарантированные пять-шесть дырок в Синдзи, по меньшей мере одна во мне. /"Не пойдет"/.
– Быстро! Ударная пуля взвыла у моей щеки. Да, нервы. Нервы. К чему бы это? Заходит, значит, пациент к местному светилу, а тут такое: у светила дыра в груди. Заходит охрана, а у их босса вместо спины лохмотья. И два каких-то гражданина с оружием. Так что, похоже, нас сейчас ждет суд. Не Черный трибунал, конечно, а по понятиям фронтира. Впрочем, исход все равно один.
Суд был скорым и справедливым, даже бить не стали. Хорошие манеры
– это вообще своего рода признак полукриминальных миров: тебя могут назавтра приговорить к молекулярному расчленению, но сегодня все проходит очень чинно и красиво. Мне не понравилось только то, что с меня сняли скафандр. Приговор тоже, конечно, не особо восхитил, но с милой безделушкой во все тело умиралось бы как-то поспокойнее. Я сидела в камере два на два, пыталась свыкнуться с мыслью, что завтра на тот свет, и придумывала планы бегства. Дело ведь такое:
или ты сидишь в отчаянии, и тогда ты все равно что уже умерла, или ищешь выход. Мыслить категориями «все там будем» я как-то не привыкла. То есть, наоборот, привыкла: работа у меня была такая. Но одно дело подозревать, другое – знать. Конечно, жаль, что камера одиночная, вместе можно и спеть что-нибудь, и вообще, много чего интересного можно сделать в ночь перед казнью, когда ты не одна. Говорят, вместе и умирать веселее.
Врут, конечно, но попробовать было бы интересно. /"Ты самая лучшая, доченька"/. Конечно, лучшая, думала я, усаживаясь из третьей позы бифудху сразу в пятую. Неужели я сама не справлюсь со своей смертью?
Справлюсь, мама, обязательно справлюсь. Лет эдак через триста. А теперь отстань и дай мне подумать. Казнь в изнанке – это не очень гуманно и, строго говоря, запрещено. Теоретически это как раз своеобразное испытание, с вполне конкретным шансом на выживание, однако практически… Практически же ни один человек, брошенный в «Куб», еще не выходил оттуда живьем.
Несколько раз возвращались седые тела, пару раз – фрагменты, но все больше изнанка не разжимала челюстей. Я в свое время смотрела записи таких казней, то еще зрелище. Картинка там часто пропадает, но все равно на фронтире попасть к трансляционному экрану, приобщиться, так сказать – вопрос чести, хоть это и безумно дорогое шоу. Оно на ура отбивает энергозатраты и дает неплохую прибыль. /"И это все при том, что часто зритель даже не понимает, в какой момент обреченный прекращает блуждать по кошмарам шести измерений и //наконец //умирает"/. Сюжет там такой: берем галлюциногенов, время от времени бьем себя по голове, одновременно смотрим по перевернутому головизору, как пилой режут человека, а потом сверху заливаем сурианского пива.
Литра четыре. Как это выглядит с точки зрения обреченного – никто не знает. Но не страшно: выясню завтра. То есть, что это я? Как раз страшновато. Страшноватенько так. Я плюнула на медитацию, свободно скрестила ноги и облокотилась на стенку. Итоги размышлений выглядели примерно так: бегство в процессе конвоирования к «Кубу» – самый вероятный шанс. Попытка прорваться сквозь изнанку к выходу – не вариант в принципе, хоть у меня и есть опыт пилота сингл-класса. Голяком и на корабле – все же разные вещи. Я сосредоточилась на главном плане и принялась его развивать.
Почти наверняка казнь преступников нашего уровня обставят с помпой, так что народ будет. Где народ – там заложники, главное прорваться к людям повлиятельнее, которыми не рискнут сходу жертвовать. Вот только одно «но». И это самое «но» зовут Синдзи. Чертов обормот не прорвется, при всем своем везении. Побег – это мастерство хаоса, и удача там нужна, но все же мастерство – ключевое слово. С другой стороны, а что мне Синдзи? Он втянул меня в эту кашу, втянул с самого начала, с той проклятой системы красного гиганта. Вот пусть и выкручивается сам. /"Он помог тебе справиться с Хикари"/. Да, ладно, помог. Если бы ему не понадобилась доктор Ибуки, мне бы вообще не пришлось встречаться с Гончей. /"Он дал тебе новый смысл жизни"/. Хах, попутно отобрав старый. /"Старый ты забрала //у себя //сама»./ /…/ /"Засомневалась. Заколебалась. Начала считать трупы"/. Слушай, мама… Почему бы тебе не заткнуться?! Кровавая пелена рассеивалась перед глазами, я стояла на коленях, правую руку простреливало болью, а кулак прилип к стене. Дура. Аска, ты дура. Я потерла руку, поражаясь бездне своей непроходимости, и легла.
Так-то оно лучше будет. После отказа от последнего желания я могу до самой казни жить спокойно, продумывать план, надеяться и всячески себя обманывать. /"Ты опять?"/. Да, я опять. Мне все равно, что я сейчас думаю – завтра будет завтра, и если смогу, я свою жизнь выгрызу. И хватит. Входная стена засветилась, в ней словно взрезали прямоугольник, и внутрь кубарем вкатился Синдзи. Я подобралась, присмотрелась к охраннику, но стена заросла слишком уж быстро. Раздраженно взглянув на обормота, который едва не приземлился мне на колени, я поинтересовалась:
– Ну и какого черта ты здесь? Синдзи посопел, отполз в угол. В силу габаритов камеры это у него получилось так себе. Вопрос был слегка риторическим: очевидно же, что он просто не стал отказываться от последнего желания, как некоторые. И хватило же наглости.
– Я п-подумал, что вместе умирать веселее. Как мило. А еще – это мои собственные мысли минутной давности. Бесит.
– Сидел бы у себя и думал. Если ты помнишь, казнят нас вместе.
– П-помню. Я вздохнула:
– Так ты зачем приперся?
– Так это… В-веселее же.
– Ну и как? – спросила я после паузы. – Чувствуешь подъем и радость? Синдзи промолчал. Ну прости, не оправдала. Зато хотя бы я и впрямь развлекусь.
– И что будем делать? Он или придурок, который решил, что перед казнью бывает крутой секс, или сентиментальный дурачок, или просто трусит, и ему нужна мамочка.