– В какой школе вы учились?
– В Хайгейт. Тётя Мария оплатила моё обучение в экспериментальной школе-интернате. Там преподавали девочкам те же предметы, что и мальчикам: математику, латынь и естественные науки.
– Так вот значит с чего начались все проблемы, – проговорил Рэнсом. – Никто вам не сказал, что девочкам нельзя изучать науки.
Гарретт рассмеялась.
– На самом деле, вся семья отца мне об этом твердила. Они были возмущены идеей отправить меня в подобное заведение. Бабушка сказала, что образование возложит непосильную нагрузку на женский ум, и я останусь умственно и физически отсталой до конца жизни. Мало того, мои будущие дети окажутся неполноценными! Но тётя Мария, благослови её Господь, упорствовала. Отец, в конце концов, согласился с замыслом, главным образом потому, что мне исполнилось десять лет, и он не знал, что со мной делать.
Они дошли до зала заседаний, и Рэнсом затянул её в неприметное пространство между гигантской колонной и большой каменной лестницей. Здесь царили прохлада и мрак, воздух был немного влажным и пах камнем и ржавчиной.
Опустив саквояж и трость, Рэнсом повернулся к ней лицом и одарил спокойным заинтересованным взглядом.
– Вам нравилась школа-интернат?
– Да. Я была благодарна за настоящее образование. Оно изменило мою жизнь. – Гарретт прислонилась спиной к стене лестницы и сделала ещё один глоток вина, прежде чем задумчиво продолжить: – Конечно, пребывание в интернате было не похоже на жизнь в кругу семьи. Учеников не поощряли привязываться к учителям. Если мы переживали или грустили, то держали это в себе и пытались оставаться при деле. Мисс Примроуз хотела, чтобы мы научились быть выносливыми и самостоятельными. – Она сделала паузу, слегка прикусив нижнюю губу. – Иногда я думаю... что, возможно... приняла эти уроки слишком близко к сердцу.
– Почему вы так считаете? – Рэнсом облокотился плечом о стену, посмотрев на Гарретт c высоты своего внушительного роста, он находился очень близко от неё и дарил ощущение защищённости.
Гарретт огорчилась, поняв, как много наговорила.
– Я вас утомила бесконечной болтовнёй о своём детстве. Давайте сменим тему разговора. Как вы...
– Мне нравится эта тема, – прервал её Рэнсом, понизив голос до бархатного тембра. – Договаривайте, что вы собирались сказать.
Гарретт снова отпила из бутылки, набираясь храбрости перед ответом.
– Просто я... как правило, держу людей на расстоянии. Даже от такой хорошей подруги, как леди Хелен, я утаиваю какие-то вещи, которые я знаю, могли бы её шокировать или расстроить. Моя работа... человек, которым я стала благодаря ей... и, возможно, потеря матери... мне кажется, я не в состоянии сближаться с людьми.
– Это всего лишь привычка. – Отблеск уличного фонаря высек сапфировые искры в глубине его глаз. – Придёт время, вы доверитесь кому-нибудь настолько, что ослабите бдительность. И тогда перестанете себя сдерживать.
Их прервала молодая девушка, шедшая по тротуару перед залом заседаний, и выкрикивающая:
– Цветы! Свежесрезанные цветы! – Она остановилась перед ними. – Букетик для леди, сэр?
Рэнсом повернулся к цветочнице, её длинные тёмные волосы были покрыты красочным платком, а поверх чёрного платья она носила лоскутный передник. В руках девушка несла плоскую корзину, наполненную маленькими букетами, чьи стебли украшали, обвязанные вокруг них обрезки цветных лент.
– В этом нет необходимости, – начала Гарретт, но Рэнсом, проигнорировав её протест, оглядел крошечные букетики роз, нарциссов, фиалок, незабудок и гвоздик.
– Почём? – спросил он цветочницу.
– Фартинг, сэр.