– Отпусти, ты, гнусный пожиратель падали! – и вцепилась зубами в его предплечье, разодрав кожу до крови. Но шакал словно не почувствовал этого. Он и не думал останавливаться. И лишь через какое-то время тиски его рук разжались, освободив запястья Шейры, и принялись жадно скользить по ее телу. И казалось бы, вот он – шанс! Она попыталась дотянуться ногтями до его лица, но вождь снова перехватил ее руки.
– Забудь, что я кхан, а ты – айсадка, – прохрипел он. – Я не враг, я просто мужчина. И ты сводишь меня с ума!
И что-то произошло с ней, затуманило разум. Ее собственные пальцы вместо того, чтобы выцарапать врагу глаза, зарылись в его волосах, губы забыли слова проклятий и раскрылись в ожидании поцелуев, а сердце заколотилось не от леденящей ненависти, а от жаркого влечения. Тело, собственное тело подло предало хозяйку, задрожало в сильных руках врага, подчинилось этим черным глазам, которые непривычно тепло взирали с жестокого лица. Она больше не могла противиться. Сейчас впервые познала она влечение, находясь в относительно ясном сознании, ведь раньше, в ночи Весенней Луны, все происходило в полубессознательном бреду. Она впервые по-настоящему ощутила влажные прикосновения губ и требовательные ласки.
И лишь когда все закончилось, и они лежали, распластавшись, на земле, пришло болезненное осмысление. Молниеносно отскочила Шейра в сторону, успела заметить ошарашенный взгляд вождя, и сразу же повернулась к нему спиной, лишь бы не видеть его лица. Лишь бы не видеть его самого.
– Шейра, – услышала она голос, который сейчас звучал мягко, – моя дикарка… Моя Шейра…
Она почувствовала легкое прикосновение к плечу, вздрогнула и отодвинулась еще дальше.
– Не смей, шакал, притрагиваться снова, – прошипела.
Ей было стыдно, мучительно стыдно. Она, айсадка, только что отдалась врагу. Его руки только что заставляли изнывать в истоме, а ее пальцы – ее проклятые пальцы! – ласкали его. О, Великие Духи! Она и… шакал! Нет, нет! Проклятье! Он желал, чтобы она подчинилась ему. И она подчинилась. Ночь и тьма! Он захотел ее – и получил! Наверное, он привык получать желаемое. И даже она – она, айсадка! – стала его добычей. О, Духи, как стыдно!
Шейра ощутила, как его руки снова опускаются ей на плечи и пытаются развернуть к себе. Она стряхнула их, вскочила на ноги и встала по другую сторону от костра.
– Ну, теперь отпустишь меня? – бросила девушка, наконец-то взглянув кхану в глаза.
Он не торопился отвечать, долго вглядывался в ее лицо, и лишь затем выдавил:
– Так ты что же, только из-за этого…
Договорить он не успел, ибо Шейра злобно выпалила.
– Да! А ты думал что? Из любви? Да как же это – тебя любить? Мне противно было! Ты – шакал! Стервятник! Ненавижу!
Айсадка не заметила, как лицо Элимера вновь застыло, превратившись в маску, слишком одержима она была собственным гневом.
– Ты узнал пророчество, ты получил меня – получил, что хотел. Отпусти теперь!
– Я всегда получаю, что хочу. Любые прихоти, – холодно усмехнулся он. – Но с чего ты взяла, что я отпущу тебя?
– Почему нет?! – крикнула она яростно.
– Потому что ты – моя. И я желаю тебя всю, желаю, чтобы ты покорилась мне. И ты покоришься. Добровольно.
– Что? – пролепетала девушка, стараясь не выпустить наружу подступающие к глазам слезы, и свистящим шепотом добавила:
– Я тебя ненавижу, мерзкий падальщик.
– Я знаю, – снова усмехнулся вождь, с видимым безразличием пожимая плечами. – Но это не изменит твоей судьбы.