Отец вчера подробно объяснил, как дойти до санатория от станции Репино. В электричке Арсений подумал, что последний раз ехал так же вот, в пригородном поезде с желтыми лавками и сосредоточенными дачниками, во Владимир, на поиски загадочного любовника матери, и что с тех пор в его жизни изменилось абсолютно все.
На станции он купил у старушки с пергаментным лицом корзинку клубники и маленькое ведерко малины. Папа очень любил именно эти ягоды. Хоть он никогда об этом не распространялся, Арсений об этом знал.
Пригородное летнее томление, тишина такая, что слышишь каждый шорох и каждый свой шаг, воздух, наполненный свежестью близкого залива и ароматами хвои, — все это побуждало Арсения вдыхать как можно полнее. К санаторию вела аллея, на которой деревья сплелись друг с другом так, что образовали длинную крышу, создающую непроницаемую прохладу.
Увидев отца, одетого в мягкие летние штаны и светлую футболку и в санаторной панамке на голове, Арсений испытал прилив теплой привязанности к нему. Он по нему соскучился… Как чудесно, что он все же до него доехал.
— Долго ты ко мне собирался, — не зло укорил его отец. — Я уж начал волноваться, что юная свобода отнесла тебя от берегов обыденности слишком далеко.
— Свобода хороша до определенного предела, — успокоил отца Арсений.
— Предел-то свой определил? — стараясь скрыть беспокойство, спросил Олег Александрович.
— Определил. — Арсений был уверен, что так оно и есть.
Они гуляли с отцом весь день по сосновому лесу, где деревья росли на таком расстоянии, что в голову, склонную к образному мышлению, могло прийти, будто они ни при каких обстоятельствах не хотят касаться друг друга ни корнями, ни стволами, ни ветками. Им приходилось отмахиваться от назойливых комаров, иногда они выходили на берег залива, где отдыхающие создавали плотную череду тел, лежаков, надувных матрасов, одеял и полотенец, такую плотную, что не сразу увидишь дорогу к воде. Тут и там мелькали разноцветные шапочки, головы, лысины неутомимых купальщиков.
Олег Александрович живо интересовался тем, как Арсений справляется с хозяйством без него, хорошо ли помогает ему тетя Зина, не сидит ли он весь день дома, что очень вредно летом, и не полна ли квартира комаров по ночам.
Арсений успокоил его. Еще сказал, что находит его отдохнувшим и с нетерпением ждет его возвращения.
В одном из летних кафе они угостились отменным шашлыком, удивительным для советского курортного общепита.
Также Арсений не умолчал о звонке Льва Семеновича. Олег Александрович немного нахмурился, но, когда Арсений предложил ему в августе вырваться в Москву и встретиться со старым Норштейном, он просиял, хоть и ничего не сказал — просто кивнул.
На прощание они крепко обнялись, что делали крайне редко.
К станции он пришел минут за пятнадцать до прихода электрички. Сел на скамейку на перроне. Задумался.
С Леной они ни о чем не договаривались. Это было и не нужно. Но он не сомневался, что следующая их встреча произойдет очень скоро. Что-то существующее независимо от их желаний, планов и помыслов обрекало их на любовь, и это что-то, скорее всего, было неправильным, опасным, разрушительным.
Рядом присели два не очень опрятных мужика и закурили папиросы, прикурив от одной спички. Воздух наполнился едкой горечью табака. Разговор их, внешне вполне добродушный, состоял целиком из матерных слов. Как догадался Арсений, речь шла о теще одного из курильщиков, которая жила в Стрельне и оттуда занималась постоянным вредительством.
Арсений постарался в вагоне приземлиться на лавку от них как можно дальше.
Но это не помогло.
Матерщинники, как выяснилось, взяли с собой большую банку пива и, как только электропоезд плавно отплыл от перрона, принялись хлестать утоляющий жажду и туманящий мозги напиток. С каждым глотком они говорили все громче и матерились все более агрессивно. Недалеко от них расположилась молодая пара. В какой-то момент девушка сделала замечание нарушителям спокойствия пассажиров электрички, но те в ответ покрыли ее от всей своей пролетарской души. Арсению стало не по себе. Очевидно, назревал скандал. Мужчина поднялся, не спеша приблизился к мужикам и попросил их извиниться. Один из них встал и прохрипел:
— Проваливай отсюда, козел.
Молодой человек тоном, не предвещавшим ничего хорошего, повторил свою просьбу.